Дмитровский Форум V2

[TOS™]

Холмогоров, хоть я и не являюсь сторонником некоторых его идей, весьма интересно и со знанием дела пишет по поводу Николая II:

http://novchronic.ru/1346.htm

Почему же именно Николай II оказался последним «удерживающим» и почему на его имени сосредоточено при этом столько ненависти и инфернальной клеветы? Думаю, что эти два факта надо между собой сопоставить. Очевидно, что Николай II в чем-то выполнял свою миссию не хуже, а лучше, чем его предки. Причем в чем-то настолько существенном, что вызвал исключительный гнев «князя мира сего». А чем можно вызвать этот гнев, как не нарушением его адских планов?

Клеветники, обычно, совершают одну и ту же ошибку — они перебарщивают в своей лжи, теряют почву под ногами и не знают где остановится. Для оправдания неудачной лжи используется, обычно, поговорка, приписываемая то Геббельсу, то Гитлеру, что чем чудовищней ложь, тем охотней в неё поверят. Может и так, зато большая ложь, в отличие от маленькой, сама в себе несет свое опровержение. Просто наступает момент, когда в голове начинает стучать: «Врет Варенуха, врет…». И других доказательств лжи, собственно, и не нужно.

Именно так обстоит дело и с прижизненной и посмертной репутацией Николая II, 140-летие со дня которого отмечалось 19 мая, а 17 июля будет вспоминаться 90-летие со дня трагической гибели императора и его семьи. Та истеричная искаженная ненависть, то беснование, с которым каждая мелкая виртуальная мразь считает своим долгом высказаться о последнем русском Государе, стучится этим «врет Варенуха, врет».

К Николаю II по итогам его правления можно было предъявить немало спокойных претензий – неудачная война, внешнеполитическая зависимость от союзников, не блестящее начало другой войны, две удачных революции, колебания между непоследовательной консервативной и непоследовательной же либеральной политикой, наконец – отречение, которое и иным из монархистов покажется предательством духа и идеи русской Самодержавной монархии. Даже многие из выдающихся монархистов эпохи, таких как Лев Тихомиров или митрополит Антоний (Храповицкий) были, в конечном счете, императором разочарованы и не удерживались от едких высказываний в его адрес.

Однако все эти веские претензии никак не укладываются в тот разнузданный осатанелый тон, каким публикой говорится о жизни и смерти императора. Христианин минимальной духовной опытности безошибочно опознает в этом опыте не просто человеческую глупость или злобу, а именно запредельную ненависть тех существ, которым мало оказалось принесенной им оккультистом Свердловым жертвы царской кровью (а в ритуальном характере екатеринбургского убийства может сомневаться только дурак, либо подлец), они хотят изгадить его имя, теперь уже окруженное ореолом церковного прославления. Все, что мы знаем о бесах и о гонимых ими святых, выдает здесь вопрос чрезвычайной важности. Очевидно, что речь шла о человеке, который представлял собой исключительную опасность для этих существ и делал нечто, что им очень не нравилось.

Однако разъяснения этого факта мы не найдем ни в писаниях ненавистников Николая II, ни в монархической апологетике. Эта апологетика сводится обычно к нескольким тезисам — Николай не был человеком слабым, как о нем клеветали, но был человеком сильным, он не был плохим правителем, а был правителем хорошим, он делал что мог, но его все предали. Как вы понимаете – это очень слабая апологетическая позиция. Если тебя считают слабым, то ты слаб, если ты хороший правитель, то тебя не смогут предать и свергнуть. Не клеится.

Еще более нелепо выглядит накручиваемая некоторыми православными авторами мистика, в которой отводится место и «святому старцу Григорию» едва ли не в пророческом чине, и сам Государь предстает искупителем русского народа, а понятие «Русской Голгофы» из образа перетекает в некую квази-догматическую плоскость. С другой стороны, более традиционные концепции, вроде понимания миссии русских царей как «удерживающих» тоже не дают ключа к пониманию личности Николая II. И его прадед, и дед, и отец тоже были удерживающими, однако такой инфернальной ненависти не вызывали, а справлялись со своими обязанностями правителя государства вроде как лучше – ни одного из них не свергли.

Так почему же именно Николай II оказался последним «удерживающим» и почему на его имени сосредоточено при этом столько ненависти и инфернальной клеветы? Думаю, что эти два факта надо между собой сопоставить. Очевидно, что Николай II в чем-то выполнял свою миссию не хуже, а лучше, чем его предки. Причем в чем-то настолько существенном, что вызвал исключительный гнев «князя мира сего». А чем можно вызвать этот гнев, как не нарушением его адских планов?

И вот здесь мы и подходим к пониманию смысла подвига царя-мученика. Здесь мы можем приблизиться к мистике и тайне его царствования.

Вступая на престол, император Николай II как человек умный, вдумчивый и европейски образованный, видевший исторические тенденции эпохи, не мог не понимать, что его царствование скорее всего будет последним в истории Российской Империи. Неизбежность революции, неизбежность торжества «среднего европейца» и победы «грядущего хама» была понятна тогда всякому умному человеку. Учителю Николая – К. П. Победоносцеву эта неизбежность революции была тоже понятна и все, на что он смел надеяться, – это возможность удержать коня над пропастью на максимально возможный срок. Государь Николай Александрович, вступив на престол совсем молодым не мог не понимать, что его шансы передать престол потомкам не слишком велики, что в лучшем случае его династия может сохраниться в том же малоинтересном качестве, в каком правят его английские родственники. А это совсем не то, что соответствовало его русскому и глубоко самодержавному самосознанию.

Если бы даже Николай II не понимал, что его царствованию суждено быть последним, то грозные небесные знаки на протяжении всех 23 лет правления должны были открыть ему глаза. Стряслась Ходынка. Царская семья прочла страшное пророчество монаха Авеля, оставленное Павлом I. Сын Алексей родился больным и по сути неспособным к самостоятельному правлению, ребенком-мучеником. Не только будучи царем, носителем особого благодатного смысла и разума, но и будучи обычным человеком трудно было не прочесть все эти знаки совершенно однозначно и определенно.

«Я уверен, что предопределён ужасным испытаниям и не получу награды здесь, на земле — говорил он, — на всё воля Божья. Я родился 6 мая, в день поминовения многострадального Иова. Я готов принять Мою судьбу» .

Прочитав знаки судьбы Николай II принял определенное Решение. Решение поистине царское.

Ни ты, читатель, ни я, не рождены царями, но давай попробуем на секунду представить, что с младых лет мы растем в мысли о том, что в нашей и только нашей власти будет огромная, занимающая едва ли не полглобуса держава с десятками миллионов христианских и инородческих душ. И за каждую из этих душ мы в ответе перед Богом. А монархическое сознание Николая II было именно таким.

"Я питаю твёрдую, абсолютную уверенность, что судьба России, Моя собственная судьба и судьба Моей Семьи находятся в руке Бога, поставившего Меня на то место, где Я нахожусь. Что бы ни случилось, Я склонюсь перед Его волей с сознанием того, что у Меня никогда не было иной мысли, чем служить стране, которую Он Мне вверил".

Что мы станем делать узнав, что оберечены вместе с державой смерти, что нашей державе, как и державе Германской, Австрийской, Османской подписан приговор мироправителями тьмы века сего и подписан приговор и нам самим? Некоторым аналогом могло бы стать, если бы мы точно знали, что смертельно больны и через 20 лет умрем.

В этой ситуации, перед лицом неминуемой смерти можно себя вести тремя способами. Можно смерти не замечать и не признавать, так, к примеру, вел себя Гогенцоллерн Вильгельм, «пировавший» во время чумы так, «живший рискуя» настолько, что полностью предопределил германскую катастрофу ХХ века, которую немцы с немалым трудом изживают лишь в последние 20 лет и то еще неизвестно как оно обернется. Можно понимать, что смерть неминуема, но смотреть на дело чисто материалистически, то есть, с учетом того, что время есть, копить наследство и пытаться оставить его детям, авось пригодится. Отчасти это тоже делалось – «наследство» оставленное Империей и императором было настолько громадным, что его хватило и на революцию с гражданской войной и на войну Великую Отечественную, когда построенные за 30 лет до того линкоры своим огнем защищали Ленинград.

Однако Николай II не был материалистом. Он был человеком глубоко и православно верующим. Возможно самым религиозным из всех Романовых, включая даже царей XVII века. И он подошел к проблеме собственной смерти и смерти Империи как к духовной задаче христианина. Каковая, как известно, сводится к тому, чтобы скапливать себе сокровище на небесах. Христиане не случайно боятся внезапной смерти и не любят её – смерть надо встретить спокойно и желательно разглядеть её сильно заранее, в этом случае можно ожидать «доброго ответа на страшном судище Христовом».

Поэтому программа 23-летнего царствования Николая II была прежде всего программой «скапливания сокровищ на Небе». И именно она оказалась тем камнем преткновения, который вызвал такую ярость врагов рода человеческого. Чем занимался Николай II прежде всего, какие действия были наиболее характерной приметой именно его царствования, в отличие от царствований предшественников?

С самого начала царствования сплошным потоком пошли канонизации святых. Россия, ни на секунду не терявшая своего самосознания как великой, стала вновь осознавать себя Святой Русью, причем так, что этим сознанием прониклись даже бывшие марксисты вроде Петра Струве. Вот только основные вехи восстановления самосознания Святой Руси.

1896 г.: Святитель Феодосий Черниговский
1897 г.: Священномученик пресвитер Исидор и с ним 72-а мученика
1903 г.: Преподобный Серафим Саровский
1909 г.: Святая благоверна княгиня Анна Кашинская (возрождение почитания нечестиво отмененного ранее из вражды к старообрядцам)
1910 г.: Перенесение из Киева в Полоцк честных мощей преподобной Евфросинии
1911 г.: Святитель Иоасаф, епископ Белгородский
1913 г.: Святейший Патриарх Ермоген
1914 г.: Святитель Питирим, епископ Тамбовский
1916 г.: Святитель Иоанн, митрополит Тобольский

В том же ряду должна стать и кончина в 1909 году святого праведного Иоанна Кронштадтского, которого император сразу же после этой кончины прямо назвал святым. Многие из этих канонизаций, включая, в частности, прославление преп. Серафима совершались даже в некотором конфликте с излишне либеральной и бюрократичной частью церковной иерархии, фактически под личным давлением царя. Причем заметим, что чем ближе была революционная катастрофа, тем более интенсивной была деятельность императора на этом духовном фронте, который он, несомненно, считал для себя важнейшим.

Каждый исследователь истории России должен будет признать, что именно в царствование Николая II в России начался грандиозный религиозный подъем. Подъем, который в других странах Европы в это время места не имел. Здесь же он случился сразу во всем многообразии форм — от теософствований Мережковских и Вячеслава Иванова до массового обращения к Оптинским старцам, от движения имяславцев до Союза Русского Народа, от тонких богословских споров до требований восстановления патриаршества. Наконец, уже после свержения императора, на Поместном соборе 1917-1918 годов был совершен духовный акт, достойно продолжавший прочерченную Государем линию — установлено празднование Дня всех святых в Земле Российской просиявших, то есть официальная церковная канонизация идеи и смысла Святой Руси.

Чтобы понять уровень и смысл этой борьбы, нам нужно вспомнить что такое Святая Русь. Святая Русь это не идея некоей «богоизбранности» русского народа, не идея некоего национального мессианства или «мессианской гордыни», как иногда полагают. Эта идея носит «экспансионистский» характер не в горизонтальном, а в вертикальном смысле и обращено к «жизни будущего века». В этой жизни будут «новое небо и новая земля» на которые ступят только те, кто Христовы. С другой стороны, каждый Христов человек, каждый святой, имеет силу и дерзновение заступиться и вымолить у Бога и тех не-святых, кто искренне будут просить о заступничестве.

И вот многими столетиями Русь, не жалея сил на земле, строила свой форпост на небесах, прославляла святых, молилась им, обращала к Небу вертикали шатров своих колоколен и отражала жизнь Неба в зеркале своих икон. На этом основании, самом прочном из оснований, и строилось русское государство в течении долгих столетий. Это было земное царство укорененное в Небе. Россия была редким даже уже в тогдашнем мире государством с крепким сакральным центром, причем центром завязанным не только на личность монарха и институт монархии, но на сам сакральный порядок жизни нации и государства, освященных благословением и прижизненной и посмертной заботой святых.

Именно восстановлением центра русской государственности, её сакральной вертикали, основательно обветшавшей за 200 лет петербургской монархии, периодически скатывавшейся в вольтерьянство, масонство и просто либеральное безразличие, и занялся император Николай II.

Хотя и прочего не оставлял. Если, опять же, мы сравним царствование Николая II с царствованиями других относительно самодержавных монархов его эпохи, то мы не сможем не поразиться насколько она была более плодотворна, чем деятельность Вильгельма II, Франца-Иосифа или Абдул-Гамида. Россия, оставленная Николаем II, пройдя через страшные испытания революции и гражданской войны восстановилась как великая держава, а спустя четыре десятилетия стала сверхдержавой. Австрия и Османская империя прекратили свое существование, Германия же пройдя поражение в войне, Веймар и Гитлера покончила национальным и геополитическим самоубийством. Могут, конечно, сказать, что усиление России было достигнуто не благодаря, а вопреки царскому наследию. Преемникам цареубийц вольно лукавить перед самими собой, но историю не обмануть – нельзя построить за столь короткий срок крепость на песке. Если Советский Союз 1945 оказался крепостью, то именно потому, что новые башни и пушки были поставлены на сверхпрочный старый фундамент.

Но объективное понимание роли Николая II как мирского правителя придет к нам лишь тогда, когда мы осознаем его роль как правителя священного. Он стоял во главе грандиозного духовного, теократического движения, движения религиозного возрождения России на рубеже XIX и XX столетий. Он даже готов был его перевести в практически-теократическую плоскость, но «священникам и архиереям» не достало здесь духовной мудрости, чтобы понять весь смысл предложения императора, который был готов отречься от престола в пользу сына и стать по примеру Филарета Романова патриархом. Тем самым увенчав теократическое здание, бывшее от века основанием русского державного и духовного могущества.

Но даже и «жестоковыйным» в среде тогдашней русской церковной и околоцерковной интеллигенции, даже тем, кто рукоплескал свержению царя и называл это клятвопреступление «делом Божьим» и тем достало мужества и христианской смелости, чтобы бросить вызов богоборческой политике большевиков. Без «николаевского» религиозного возрождения, без интенсификации духовной жизни русских людей в начале ХХ века вряд ли бы стало возможно то количество новомучеников, которые потопили антихристов дух революции в своей крови, которая смирила сатанократическое начало революции перед вечным русским государственным и державным.

Истерический срыв, беснование против Николая II, были связаны именно с тем, что врагу стало понятно, что он обойден. Обойден с фланга и любая тактическая победа против России обернется для него стратегическим поражением. Можно было разрушить строй, можно было жестоко убить полководца вместе с его семьей, можно было разорить немало городов и сел, уничтожить немало мирного населения, распинать священников вниз головой на царских вратах и топить их в ледяной проруби, можно было установить жесточайший режим оккупации. Но стратегически война была врагом проиграна именно благодаря мудрости и подлинному духовному величию императора Николая II.

Стоило царю-мученику отречься от престола, - не уклонившись от ответственности, но встретив грудью неизбежность, как одержанная стратегически победа была ознаменована чудом – явлением иконы Божией Матери Державная — явлением в Коломенском, в храме, построенном в честь рождения первого русского царя – Ивана Грозного. Это чудо было свидетельством того, что теократический прорыв, совершенный императором увенчался успехом, отныне «Взбранная Воевода» приняла Русь под Свою святую руку и священный Покров. Вместо грандиозного самоотречения и самоуничтожения России произошло нечто иное – в самые страшные испытания она вступила богоуправляемой, хранимой молитвами прославленных стараниями Государя русских святых, включая и хранителя последних тайн – преподобного Серафима. И эта молитва многократно усиливалось сонмом прибывающих на небеса Новомучеников, и перемалывала, переламывала богоборческую «Совдепию» в вечную и великую Россию.

Сегодня прославляемый Россией как святой Царь-Мученик молит за Россию не как побежденный, но как победитель. Веку лжи и обмана, разъедавшему как кислота все живое, все святое и священное, все, что на земле дерзало напоминать о Небе, так и не удалось растворить и растлить Россию. Даже та система, которая точно специально создана была, чтобы убить нас, лишь сделала нас сильнее. Даже тот распад, который должен был разложить нас на молекулы точно мановением был в 2000 году обращен вспять прославлением Царственных Мучеников.

И сегодня истинная и вечная Россия, Великая Россия, соединенная как бы пуповиной молитвы со Святой Русью, её истинным домом и истинным смыслом, предстоит миру не чаявшему видеть её в живых. И во главе её торжествующий мученик Царь, уже не как жертва клеветы, а как истинный победитель, видит дело рук своих и труда своего. Видит подвиг свой, совершенный среди неправд и искушений, послужившим ко спасению всех.

Егор Холмогоров

[TOS™]

Ну и, более развёрнуто:

http://www.apn.ru/publications/article19967.htm
Царь былого и грядущего. Николай II и русская агиополитика
Над Русью стоит сотканная из света фигура Государя

Как мне неоднократно приходилось замечать, вокруг последнего Императора и самодержца Всероссийского мученика Николая II еще при жизни и не менее после смерти сложилась атмосфера густой и извращенно изворотливой лжи.

Причины, по которым «отец лжи» со столь исключительным остервенением набрасывается именно на память убиенного русского императора, я постарался приоткрыть в своей статье «Царь-Победитель».

В ней было указано, что прекрасно сознавая, что Россия как самодержавная монархия не переживет его царствования, что бы он не делал и как бы не пытался такого исхода избежать, Николай II поступил как истинно русский и истинно православный монарх. Он решил оставить наследство. Причем не только и не столько в форме заводов, газет и дредноутов (хотя и этого добра осталось немало — хватило на всю Гражданскую и на половину Великой Отечественной), сколько в виде сокровищ вечных, сокровищ, собираемых на небе.

Царствование Николая II было ознаменовано исключительным религиозным подъемом в России, представляло собой непрерывную чреду канонизаций святых, в том числе и имевшей грандиозное духовное значение канонизацией учителя стяжания Духа Святаго и пророка русского грядущего — преподобного Серафима Саровского, и завершилось принесением царем самого себя и своей семьи в грандиозную жертву за русский народ.

Безусловно, некорректно говорить о «царе-искупителе», коль скоро такая формула невозможна без впадения в догматическую ересь. Но, совершенно очевидно, что Царь, предназначение которого было обозначено начиная с самого его рождения и многократно подтверждено знамениями и пророчествами, шел на свою жертву с открытым забралом.

«Я уверен, что предопределён ужасным испытаниям и не получу награды здесь, на земле — говорил он, — на всё воля Божья. Я родился 6 мая, в день поминовения многострадального Иова. Я готов принять Мою судьбу».

Весьма существенен и характерен и тот факт, что в отличие от других казненных в ходе Великих Революций венценосцев, — Карла I и Людовика XVI, — Николай II не был осужден пусть даже и узурпаторским народным судом. Император не был «казнен именем народа», пусть и ложно произнесённым. Нет, ненавистникам России пришлось убить его и его семью тайно. Как следствие, цареубийство 17 июля 1918 года было каббалистическим ритуалом. Осквернившим его совершителей — но, вопреки тому, что очень часто говорится в некоторых проповедях и у известного рода околоцерковных публицистов, отнюдь не возложившим вину за цареубийство на русский народ. Совсем напротив, произволением Божиим случилось так, что Царь, как сакральный владыка русского народа и народов России был убит тайно, кучкой отщепенцев.

Убит ли был Царь или «гражданин Романов», как часто утверждают бесноватые?

На этот вопрос лучше всего ответили сами убийцы. Наряду с каббалистической надписью из трех букв «л» арамейского, самаритянского и греческого алфавитов и косой черты, было оставлено и гораздо более ясное свидетельство, заключительные строки из стихотворения Гейне «Валтасар», посвященного гибели гонителя евреев: «Belsatzar wurd in selbiger Nacht / Von seinen Knechten umgebracht» [Валтаср был в сию же ночь / убит своими же воинами].

Иногда в литературе можно встретить утверждение, что написание имени Belsatzarявляется погрешающим против оригинала Гейне каламбуром с титулом царя [tzar]. Это не так — у Гейне дана именно такая транскрипция. Другое дело, что сама цитата из Гейне была выбрана убийцей именно потому, что слово tzar в ней звучит предельно ясно, как и другое слово belsa — белый. «Белый царь в эту ночь был убит своими же солдатами»: трудно найти более ясный ответ на вопрос — царь был убит в подвале Ипатьевского дома или «гражданин».

Своей жертвой, принесенной как Белым Царем, Николай II не возложил на совесть русского народа, повинного в непослушании и неверности, но не в убийстве, бремена неудобоносимые, а напротив, разрушил те чары, которые перед этим много десятилетий старались сплести враги России, русских и русской монархии.

Как и всякие чары, эти тоже рухнули не сразу, но духовная работа в направлении их разрушения шла и идет.

Отпущенные ему 23 года царствования Николай II, прекрасно осознавая, что России не под силу бесконечно сопротивляться мировой тенденции демократизации, эгалитаризма и революции, потратил на укрепление самого существенного элемента конструкции нации и государства — сакральной вертикали. Той невидимой лестницы, которая связывает каждую нацию и, в особенности, каждую православную нацию, с Богом и святыми.

Деятельность Николая II (причем деятельность весьма успешная) была связана, прежде всего, с областью агиополитики.

Я неоднократно использовал этот термин в своих работах, но никогда не лишне определить его еще раз.

Жизнь каждой нации, каждого государства, каждого полноценного человеческого общества, складывается из взаимодействия четырех основополагающих элементов:

1. Земли, — территории, с экологическими условиями которой связаны особенности хозяйства, культуры и политического действия нации. Особенностями территориального строения жизненного пространства нации занимается геополитика.

2. Народности, — самовоспроизводящейся биологически и культурно жизненной общности, которая объединена чувством общности, общей этнической психологией, культурой и выходящими за пределы жизни одного поколения жизненными притязаниями. Основополагающее влияние на жизнедеятельность народа обычно оказывают демографическая и культурная политика, а в цивилизованных обществах идеи патриотизма и национализма.

3. Государства, — организованной концентрации интеллектуальной, организационной и волевой мощи народности, направленной на освоение населенной народом земли и приобретение новых земель, на создание лучших условий биологической, материальной и духовной жизни народа и условий для максимально возможной жизненной реализации народа как целого общества и составляющих его людей. Строением жизни государства занимается политика в широком смысле слова, как искусство правильного политического мышления и правильной политической воли.

4. Сакральной вертикали — совокупности предельных ценностей и смыслов существования государства и народа, обосновывающих их абсолютное право на существование и, в частности, право добиваться для себя будущего и лучшего будущего. Эта вертикаль не может и не должна пониматься как набор «символов». Речь идет о реальной системе связей между нацией и теми или иными трансцендентными силами, осуществляющими попечение о данной нации и стремящимися направить её существование и деятельность в соответствии со своими замыслами. Упрочением сакральной вертикали, определяющей жизнь нации, ведает агиополитика — дисциплина никогда и нигде особо не формализовавшаяся, но неизменно присутствующая в исторической жизни всех человеческих обществ.

Агиополитическая практика была широко распространена в древних обществах. Мы не поймем феномена строительства Пирамид, если не учтем, что для египтян это строительство представлялось мощнейшим средством самосакрализации, своеобразного «феозиса» своего государства в лице фараона, а вместе с ним и общества. И, напротив, агиополитическая практика фараона Эхнатона подорвала основы древнеегипетской традиции.

Вместо почитания прежних богов, Аменхотеп IV вводит культ единого бога — Солнца, Атона. Он изменяет собственное имя на Эхнатон, — любезный Атону и основывает новую столицу Египта — Ахетатон (горизонт Атона). Эхнатон отождествляет себя с персонифицированной высшей справедливостью — Маат. Он же поощряет новые культурные формы — египетское искусство становится более живым и реалистичным, причем это распространяется даже на изображения самого фараона. Обладавший довольно комичной внешностью фараон, тем не менее, настаивал на своем изображении в реалистическом виде, отказавшись от присущей возвышающему искусству идеализации. Литературный язык Древнего Египта приблизился к разговорному. В конечном счете, Эхнатон объявил богам фактическую войну. Он приказывает сбивать имена старых богов с каменных надписей и, мало того, запрещает вообще упоминать слово «бог», а себя и солнце называет не «богами», но «владыками».

Трудно сказать, угодил ли Эхнатон своими действиями Единому Богу, но то, что он разрушил ими традиционную сакральную вертикаль Египта и источники его силы — несомненный факт.

Для шумерских городов-государств было характерно представление о богах, как о верховных правителях соответствующих городов, в то время как земные правители считались только их наместниками. Широко известно внимание китайцев к проблеме небесного мандата тех или иных династий. Огромное внимание уделял агиополитическим акциям в своих походах Александр Македонский, подражавший Ахиллесу и Дионису, а в Египте благосклонно принявший признание в качестве сына Амона.

Исключительно насыщенной была агиополитическая практика древнего Рима. Римляне стремились поставить все божественные силы на службу процветанию своего города, их агиополитика носила довольно материалистический и практический оттенок, подчиненный целям войны. Существовал ритуал «эвокации» вражеских богов, которых, на условиях торжественного почитания, призывали перейти на сторону Рима. В случае бедствий римляне охотно обращались к сивиллиным книгам и вычитывали оттуда требования учреждения новых культов и, в частности, кровавых жертвоприношений. Существовал и страшный обряд жертвоприношения полководца, когда жаждавший победы вождь обрекал себя в жертву подземным богам и бросался, ища смерти, в ряды неприятелей.

Труд блаженного Августина «О граде Божием» был посвящен прежде всего критике Римской языческой агиополитики, указанием на то, что корыстные демоны в своих интересах дурачили римский народ. Боги, то есть бесы, понимаемые Августином, как и всяким здравомыслящим христианским писателем, абсолютно реалистично, обнаружив благородный, простой и сильный народ римлян, естественно склонный к благочестию, и набросились на него как мелкие надоедливые мухи. Боги начали развращать римлян, требуя от них соблюдения совершенно аморальных ритуалов, натравливать их друг на друга, вовлекая в гражданские войны, и вообще разрушая своим влиянием благодетельный римский политический строй. Христианство же, изгоняя демонов, приводит римлян в согласие с их естественной политической природой, уже не искаженной воздействием богов.

Августин дает римлянам торжественное обещание, что именно под покровительством христианского Бога они обретут бесконечное господство.

«Обратись же к этому, столь богато одаренный природой римский народ, потомство Регулов, Сцевол, Сципионов, Фабрициев! Обратись и предпочти это гнусной пустоте и коварному зложелательству демонов. Если даровано тебе природой что-либо прекрасное, оно очистится и усовершенствуется посредством истинного благочестия; нечестие же его погубит, навлечет на него наказание… Тебе была некогда присуща такая слава, но истинной религии у тебя не было. Пробудись, ибо настал день; пробудись, как пробудились уже лучшие из твоих сынов, чьи доблесть, страдания и даже смерть за истинную веру приобрели нам настоящее отечество. В это отечество мы зовем и тебя, и убеждаем присоединиться к числу его граждан. Не слушай своих вырожденцев, отвлекающих тебя от Христа и жалующихся на якобы дурные времена: они желают таких времен, которые не столько обеспечивали бы спокойствие жизни, сколько безопасность их распутства. Но ты ведь сам никогда не одобрял этого и в земном своем отечестве. Теперь же овладевай небесным, потрудись ждя него, и будешь царствовать в нем истинно и вечно. Там уже не очаг Весты, не камень Капитолия, а единый истинный Бог «не укажет границ власти, не положит предела времени, но даст господство без конца».

Христианство (как мне уже приходилось указывать в работе «Византизм как чудо») восторжествовало в Римской империи только в результате полуторастолетней агиополитической гражданской войны. Войны, бывшей следствием заговора против христиан со стороны языческих магов, стремившихся получить окончательный контроль над Империей и внезапно столкнувшейся с силой, которая изгоняла «божеств» из их идолов и сокрушала силы демонов.

Однако физическое уничтожение христиан, предпринятое магами, провалилось, поскольку императоры, поднявшие руку на христиан, скоро погибали страшной смертью, государство под их властью приходило в упадок, на провинции, особенно усердствовавшие в гонениях обрушивались мор и язва.

Гражданская война в Риме завершилась победой императора Константина, являющаяся своеобразной квинтессенцией христианской агиополитики. Сформировавшийся в результате этой победы особый политический, цивилизационный и агиополитический режим на Востоке Римской Империи, режим «византизма» еще более чем на тысячелетие продлил её существование, вписав новые славные политический и культурные страницы. Идейные основания — византизма, «византийский догмат», описаны нами достаточно подробно (1, 2, 3, 4, 5). Хорошо известны и основы практической агиополитики византизма — особая роль Богоматери как защитницы «Полиса» (то есть Константинополя), особое внимание, уделяемое почитанию святых воинов — Георгия, Димитрия Солунского и Феодора Стратилата (интересно, что последний святой считался в Византии покровителем против набегов русских язычников)…

Русь с самого своего крещения унаследовала все богатство византийской агиополитической практики. Однако русская агиополитика стала значительно более богатой и разнообразной.

Связано это, во-первых, с русским регионализмом, столь не похожим на византийский сверхцентрализм. Своеобразные агиополитические практики вырабатывались в каждом княжестве, каждом воеводстве, каждом пограничном городе. За счет этого разнообразия агиополититическая практика становилась гораздо более народной, почвенной, чем в Византии. С этим же агиополитическим плюрализмом связана и следующая черта — огромное агиополитическое значение придаваемое не просто самим угодникам Божиим, а тем или иным их изображениям, чудотворным иконам.

Особенно это выпукло видно на примере агиополитического почитания Божией Матери.

Владимирская её икона стала агиополитическим сердцем Владимиро-Суздальской Руси, что засвидетельствовано великолепной иконой Симона Ушакова «Насаждение древа Государства Российского». Особое значение придавалось этой иконе как покровительнице от нашествий с Востока, каковая слава особенно упрочилась после ухода с Руси Тамерлана, который отказавшись от похода на Русь неожиданно повернул свои орды на державу Османов и грандиозным разгромом при Ангоре на полвека продлил жизнь Византии. Богоматерь «Знамение» почиталась как защитница новгородской земли, в том числе и от походов владимирцев.

Явление «Казанской» иконы сопряжено было с утверждением России на восточных рубежах, и указывало на опасность с запада — именно под покровительством этой иконы русские люди сокрушили польскую крамолу, нашествие двунадесяти языков Наполеона и нашествие Гитлера.

Наконец, икона Божией Матери «Державная» явившаяся в Коломенском, в храме Вознесения, воздвигнутом в честь рождения первого русского царя, в день отречения (точнее — свержения) царя последнего. Икона, ставшая знамением принятия Божией Матерью непосредственного покровительства над Россией.

Второй характерной чертой русской агиополитики является установка на тесное соединение институциональной святости государства, освященного высшей силой, и личной святости людей, вершащих политику. В Византии эти два аспекта находились в некотором противоречии, за редчайшими исключениями, такими как св. Константин и св. Юстиниан. Не раз и не два бывало, что святые, такие как преп. Максим Исповедник и преп. Феодор Студит оказывались жесткими оппонентами государства и царей, институциональная святость которых была, однако, для них вне подозрения.

На Руси святость и политический подвиг за Землю Русскую во многом совпадали. Поскольку основой русского государства с самого начала был династически-родовой принцип, то одним из первых актов русской агиополитики была канонизация невинноубиенных страстотерпцев Бориса и Глеба. Подобные примеры можно было найти и в истории европейских династий, например английской династии Альфреда Великого, один из последних представителей которой король-мученик Эдуард также был убит в династической смуте и канонизирован (Британия донормандского времени была кстати одной из самых близких к Руси по духу стран), но там эта канонизация не стала основополагающим династическим фактом.

Напротив, на Руси сыновья византийской царевны Анны Борис и Глеб, бывшие наследниками великокняжеской власти, своей мученической кончиной положили основание «небесной династии» русских князей. Не получив своей доли на земле, они, благодаря ранней и торжественной канонизации и систематическому почитанию со стороны Ярослава Мудрого, Святослава Ярославича и Владимира Мономаха приобрели статус небесных князей и защитников Руси. Их чудесами, в частности, поддерживалось длительное оппонирование Владимира Мономаха оставившему по себе недобрую память Святополку Изяславичу. Позднее они многократно являются русским князьям на полях решающих битв.

Постепенно небесная династия русских великих князей начинает шириться. Свои места в ней занимают и убитые язычниками просветители, и убитый подданными (поразительный факт — 17 июля!) создатель Владимирской Руси Андрей Боголюбский, и павший в битве с татарами первый гражданин Невидимого Китежа князь Георгий Всеволдович, и героически защитники Руси Довмонт Псковский и Александр Невский, быший не только князем-воином, но и политическим основателем новой княжеской ветви, укрепившейся на Северо-Востоке, и принявшие муку от татар Михаил Чернигоский и Михаил Тверской…

Московское государство, складывавшееся с XIV века, уже последовательно было проникнуто идеей агиократии, то есть не просто институциональной священности княжеского звания, но и особой династической и личной благодати, почившей на его носителях. Русские князья, изображенные на стенах их усыпальницы — архангельского собора, не случайно изображены с нимбами святых. С особой определенностью момент личной святости подчеркивался в агиографии Ивана Калиты и Дмитрия Донского, второй из этих князей уже прославлен Русской Церковью и дай нам Бог дожить до прославления первого, великого благотворителя, защитника Церкви и истинного миротворца, подарившего столь нужные для Руси годы спокойствия. Эпоха Дмитрия Донского, эпоха Куликовской битвы, это вообще пример чистой агиократии русского стиля — политическую власть на Руси осуществлял святой князь опекаемой святым митрополитом Алексием и с деятельным участием преподобного Сергия Радонежского, покровителя Русской Земли, благословившим на участие в Куликовской битве святых Пересвета и Ослябю, непросто, но интенсивно складывались отношения князя со святым митрополитом Киприаном.

Мы можем со всей определенностью говорить об оформлении на Руси собственной агиополитической программы, собственного видения сакральной вертикали православного государства и православной нации. Если в основе византийской агиополитики лежала идея тождества Церкви и Империи в едином богочеловеческого организме, идея мистической тотальности священного политического порядка, то Русь с большим интересом восприняла идеи предисихазма и исихазма о личной святости как особой духовной энергии, преображающей мир вокруг святого, наметилась большая персоналистичность в почитании святых. Однако этот персонализм был поставлен на службу идее органического православного государства, Русской Земли, каковая в своей небесной проекции становится Святой Русью.

Эта небесная проекция, и ставшая русской сакральной вертикалью, производится не через тотальную сакрализацию всего политического пространства. Такая тотальность сакрализации имела в себе немало отрицательных черт, отмеченных мной в работе «Византизм как идея». Она производится через точечный перенос Русской Земли на Русское Небо, в лице лучших, замечательнейших представителей русского типа святости, прежде всего святых князей и преподобных. Образованная ими еще при жизни сеть социальных связей переносится и на Небо (поскольку смерть святого производит не уничтожение, но, напротив, очищение его человеческих свойств, выявление истинного ядра богопросвещенной души), где формируется вторая, вечная Русь, к которой, благодаря дерзновению святых вымаливать у Господа души простых и грешных людей, подтягиваются сотни и тысячи спасаемых.

Идея Третьего Рима, которая часто ошибочно воспринимается как основа русской агиополитики, есть прежде всего охранительная концепция. Её смысл сводится к тому, чтобы уберечь Россию от соблазна ложного византизма (то есть попыток любой ценой восстановить Византийскую империю) и выдвинуть византизм истинный.

Именно сама Россия, Русская Земля, которая, как учил Иосиф Волоцкий последователем которого и был старец Филофей, и является отныне истинной Византией, истинным Римом, причем Римом не только третьим, но и последним. Идея «четвертому не бывать», идея «господства без конца» о котором писал цитированный выше блаженный Августин, связана именно с особенностью агиополитической конструкции России, приобретшей благодаря существованию наряду с Русской Землей и Русского Неба «саморазворачивающийся» характер. На Небе всегда достаточное количество русских святых молит за Россию и русский народ и, поскольку их молитва является великой, единственной истинно животворящей силой истории, «схлопнувшаяся» история России вновь саморазворачивается из Вечности. Небо оказывается тем последним плацдармом, с которого Россия всегда переходит в контрнаступление.

Именно эту, порядком пошатнувшуюся в последние столетия, конструкцию русской сакральной вертикали, и восстанавливал в течение всего своего царствования император Николай II. Именно это было его главной и наиболее ответственной политической работой. Работой поистине достойной великого Государя.

В русский религиозный идеал была внесена сначала смута спровоцированным недругами извне расколом «никониан» и «старообрядцев», а затем серьезные удары по ней были нанесены деятельностью Петра Великого.

Петр удивительно точно воспроизводит парадигму действий фараона Эхнатона, о котором он вряд ли когда-либо слышал. Он пытается произвести полное «переоснование» доставшегося ему государства. Им основан новый город, новая столица — Санкт-Петербург. Петр вводит новые учреждения, новые обычаи, новые законы, новые уставы, воинские и гражданские, тем самым он выступает как законодатель и нормотворец. Петр фактически учреждает новое государство Российскую Империю и добивается нового признания России в Европе.

Более того. Царь реформирует Церковь, стараясь приблизить её к протестантским образцам, упраздняет патриаршество, и, тем самым, притязает на введение нового религиозного культа.

В своей драме «Владимир» соратник Петра архиепископ Феофан (Прокопович) проводит между реформатором и князем-крестителем прямые параллели. При этом и государственные учреждения Петр приносит из побежденной Швеции подобно тому, как Владимир приносит Христианство из побежденной Корсуни. Наконец, даже подчеркнутое «иностранство» Петра и активное приглашение в Россию «немцев», приводит к новой актуализации о призвании варягов, увеличивает социальную дистанцию между властью и элитой с одной стороны и большинством общества — с другой. При этом прежнюю традицию Петр старается парализовать высмеиванием, знаменитыми выходками «Всешутейшего собора», пытается через смех преодолеть её суггестивное влияние.

Петр I стремится «переосновать» Россию. И не случайно принимает титул «Отца Отечества». А для почитателей Петра после его смерти он встает на одну ступень с божеством: «Он бог, он бог твой был, Россия» — восклицает Ломоносов.

Сам великий реформатор, однако, не был чужд известного агиополитического чувства. Однако оно принимает у него более символический, менее жизненный характер. Он, в частности, переносит в Санкт-Петербург мощи св. Александра Невского, стремясь сделать его покровителем новой столицы, одновременно в культ св. князя вносятся существенные изменения — его запрещается изображать в монашеском одеянии, отныне он может изображаться только как торжествующий святой воин.

Вообще в Российской Империи получает чрезвычайное развитие идея святого воинства, идея священного милитаризма, намеченная уже в эпоху Ивана Грозного, в таких произведениях, как знаменитая икона «Церковь воинствующая». Наиболее выдающимися представителями этого священного милитаризма были великие воины екатерининской эпохи — генералиссимус Суворов и святой адмирал Феодор Ушаков.

Первому из них принадлежит знаменитое воинское наставление, в центре которого стоят две идеи — идея высочайшего воинского духа и умения и идея чуда приносящего победу.

Я вполне согласен с Сергеем Переслегиным в оценке суворовской стратегии как «стратегии чуда».

«Умирай за дом Богородицы, за матушку, за пресветлейший дом! — Церковь Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава… Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву. Молись Богу! От него победа. Чудо-богатыри! Бог нас водит — он нам генерал!».

Благочестие Ушакова было, прежде всего, практическим, однако в воинской деятельности его выразилось чрезвычайно характерно — за время всех своих баталий он не потерял ни одного корабля, не потерпел ни одного поражения (как, впрочем, и Суворов) и совершил подвиги, не объяснимые иначе как сочетанием экзерциции и чуда, такие как штурм Корфу.

Однако в области непосредственной агиополитической практики государства характерно было её затухание, сведение церковного строения исключительно к административной и «общественнической» активности.

Этому духу активно противостояли такие духовные центры, как Оптина Пустынь, такие епископы как святители Феофан Затворник и Игнатий Брянчанинов, такие пастыри, как св. Иоанн Кронштадтский. Однако в целом духпочитания святости и, тем более, агиополитический дух в России стремительно остывал.

Александру II — императору трагической судьбы, исчерпывающе показавшему пределы, бесперспективность и пагубность для России движения по пути чисто европейского мирского активизма, приписывают фразу, якобы сказанную им на торжестве открытии мощей святителя Тихона Задонского: «Это будет последний святой в России».

Александр III, выдающийся государь древнего монархического стиля, казавшийся многим воплощением монархического идеала, проявляя интерес к национальной теме, к возрождению государственности и русского духа был, тем не менее, несколько нечувствителен к темам агиополитическим.

В противоположность деду и отцу Николай II сосредоточился, прежде всего, на духовном строении вверенного ему государства. На восстановлении поврежденной сакральной вертикали, на утверждении Святой Руси в раздираемой кризисом великой России. Это вполне соответствовало и личному облику царя, столь бесящего современную «интеллигенцию» (точнее говорящих в данном случае ее устами оскорбленных демонов). Этими чертами были абсолютная покорность Воле Божией, внутренняя закрытость от не понимающих сердце и душу царя политиканов. Один из них, министр иностранных дел Сазонов, прямо ответственный за вовлечение России в роковую войну, так с удивлением характеризовал Николая II:

«Глядя на него у церковных служб, во время которых он никогда не поворачивал головы, я не мог отделаться от мысли, что так молятся люди, изверившиеся в помощзи людской и мало надеющиеся на собственные силы, а жаждущие указаний и помощи только свыше».

Впрочем и сам Царь не скрывал, что для него Воля Божия как закон его, Царя, политической деятельности, имеет абсолютное значение:

«Всем управляет Бог, Помазанником Коего является Царь, который поэтому не должен ни с кем сговариваться, а следовать Божественному внушению».

Позволю себе парадоксальную цитату из… Юлиуса Эволы, который, как представляется, довольно точно характеризует саму идею царственности, несмотря даже на собственную увлеченность скорее героическим, нежели царским идеалом.

«Истинные властители неизменно олицетворяли ту жизнь, которая находится «по ту сторону жизни». Благодаря самому своему присутствию или благодаря их «мостопролагающему» посредничеству, благодаря силе обрядов, которые обретали действенность за счет их силы и их установлений, центром каковых они являлись, духовное влияние пронизывало своим светом весь мир людей, укореняясь в их мыслях, намерениях, действиях: создавая заслон темным силам низшей природы».

В некотором смысле Николай II был в наибольшей степени Царем, чем кто-либо из русских государей, после Феодора Иоанновича. Тот, приняв на себя подвиг юродства, скрыв свою исключительную духовную одаренность под маской слабоумия, спрятавшись за своего соправителя Бориса Годунова, тем не менее обеспечил России время мира и тишины, столь важные накануне Смуты. Не будь этих лет, и Смуту бы потрясенная Россия не пережила бы. Тогдашние летописцы отличались в смысле духовной опытности от историков ХХ века и для них связь между духовным обликом Феодора и благополучием Государства в его правление, была очевидна.

Вот что говорит в своем «Написании вкратце о царех московских» князь И.М. Катырев-Ростовский.

«Царь же Феодор возрастом мал бе, образ постничества нося, смирением обложен, о душевной вещи попечение имея, на молитве всегда предстоя и нищим требующая подая; о мирских ни о чем попечение имея, токмо о душевном спасении. От младенчества и даже до конца своего тако пребысть, за сие же спасенное дело его Бог царство его миром огради, и враги под нозе его покори, и время благоутешно подаде».

Николай II, в силу ослабления духовной, религиозной энергии нации не мог явить столь же мирный и благообразный способ царствования. В его деятельности напротив сквозит трагический святой героизм, уверенность в отсутствии земной награды и воля к укоренению на Небесах не только себя самого, но и своего народа.

В этом смысле очень показателен список канонизаций, совершенных при Николае II

1896 г.: Святитель Феодосий Черниговский

1897 г.: Священномученик пресвитер Исидор и с ним 72-а мученика

1903 г.: Преподобный Серафим Саровский

1909 г.: Святая благоверная княгиня Анна Кашинская

1910 г.: Перенесение из Киева в Полоцк честных мощей преподобной Евфросинии

1911 г.: Святитель Иоасаф, епископ Белгородский

1913 г.: Святейший Патриарх Ермоген

1914 г.: Святитель Питирим, епископ Тамбовский

1916 г.: Святитель Иоанн, митрополит Тобольский

Государь спешит как можно скорее охватить те опорные точки, для удержания которых потребны будут святая молитва и святое покровительство прославленных угодников Божьих. Святитель Феодосий Черниговский — Украина. Преподобная Евфросиния Полоцкая — Белоруссия. Священномученик Исидор, замученный ливонцами в Юрьеве-Дерпте, — Прибалтика. Святитель Иоанн Тобольский — Сибирь.

Восстановление почитания благоверной княгини Анны Кашинской было устранением чудовищной несправедливости, ведь святая была некогда «деканонизирована» только за то, что рука её честных мощей была сложена двумя, а не тремя перстами. Тем самым было прекращено безумие «ультраниконианства», пресечен грех хулы на старые обряды и равночестность русской церковной традиции, измененной в XVII веке была признана со всей наглядностью. Но одновременно был прославлен и святитель Питирм Тамбовский, немало потрудившийся не только над обращением ко Христу татар и иных мусульман, но и над приведением к единству с Церковью раскольников.

Образ святителя Иоасафа Белгородского должен был служить настоящим укором многим архиереям начала ХХ века. Святитель с неукоснительной строгостью следил за соблюдением устава и церковной дисциплины, проявлял полную нестяжательность (по его смерти при архиерее обнаружили лишь 70 копеек). Трагическим укором служила и история о том, как другой архиерей, который должен был отпеть владыку, приехал лишь на сороковой день. И всё это время тело святого лежало в открытом гробу, немало не потревоженное тлением. Возможно именно из-за слишком большой красноречивости урока святителя Иоасафа в Синоде возникли некоторые трудности и предприняты были попытки отложить торжество. Тогда Государь назначил канонизацию своею властью, начертав резолюцию: «Благодатным предстательством святителя Иоасафа да укрепляется в державе Российской преданность праотеческому Православию ко благу всего народа Русского».

Совершенно понятен и не нуждается кажется ни в каких дополнительных пояснениях агиополитический смысл канонизации священномученика Патриарха Гермогена, великого патриота Русской Земли, вдохновителя её освобождения от иноземного ига. Уморенный поляками в Кремле, патриарх стал мучеником и православия, и национальной идеи и монархической верности законному Государю. Переживание, связанное с канонизацией патриарха, имели огромное значение для православных русских в 1917, когда совершено было восстановление Патриаршества в Русской Церкви (также намеченное именно Николаем II), а затем в годину гонений, когда образ святителя Гермогена вел русских архиереев под штык и пулю богоборцев, когда не устрашали пастырей ни сбрасывание в прорубь, ни распинание на Царских Вратах алтарей, ни заливание свинца в горло.

Наконец исключительное мистическое значение имело прославление преподобного Серафима Саровского, вклад в которое самого Царя было невозможно переоценить.

И здесь канонизация была совершена вопреки многим истерическим интригам «просвещенных людей», вопреки косности церковной бюрократии, фактически — как личное деяние Императора как священного Царя Русской Земли, взявшего на себя здесь (не восхищая впрочем церковного иерархического звания) функции первосвященника.

Именно в правление Николая II православным русским были открыты важнейшие и священнейшие элементы учения преподобного Серафима, ставившие понимание христианской жизни и смысла истории на совершенно новую, неизмеримую высоту. Это учение о Стяжании Святого Духа как цели христианской жизни, и это пророчества преподобного Серафима о Конце Времен, об оскудении веры, о его собственном пришествии в эти времена с проповедью покаяния, о той «канавке», которую не сможет перескочить даже антихрист и которая защитит православных русских людей.

С канонизацией преподобного Серафима Святая Русь приобрела новое измерение, она получила своего эсхатологического привратника, эсхатологического вождя, который введет Россию в последнюю эпоху.

А в лице самого императора Святая Русь получила своего жертвенного Царя. Для Николая Александровича было совершенно очевидно, что увенчать свою агиополитическую программу он может только сам стяжав мученический венец. С пресечением династии Рюриковичей пресеклась и династия святых царей, и лишь усовершив свою жизнь стяжанием святости Царь мог освятить и прошлое своей династии, и свой народ, русскую нацию, став её небесным предстателем.

Понятно, что для стяжания такой святости недостаточно было ни аскетических, ни воинских подвигов, должна была пролиться царская кровь. И Государь испытал на себе сперва всю тяжесть душевных мук — клевету, насмешки, подлости, непонимание самых близких, высокомерие тех, кто стоял умственно и нравственно на много голов ниже его. Затем к этому прибавились предательство, всеобщая трусливая измена и тотальный обман, ощущение всеобщей оставленности, издевательства, физические лишения. «Яко овча на заклание ведеся и яко агнец непорочен прямо стригущего его безгласен».

И, наконец, как увенчание царской Голгофы — смерть, жестокая смерть от рук подлых убийц, шептавших «кровь его на нас и на детях наших» и стремившихся обмазать этой кровью и весь народ.

Если корректно говорить об «искупительном подвиге» Государе, то именно в этом смысле. Своей смертью, как Царь, он искупил и грех своего народа в непослушании и бунте, в духовной расслабленности, давшей бесам Революции захватить душу России. Врагам Христовым и царевым не удалось подговорить на цареубийство русский народ, они смогли осуществить лишь жалкое каббалистическое приношение своим жалким демонам. И «ад огорчися» смертью Русского Царя, которого ангелы привели непосредственно к престолу Божию, дабы молить там за народ русский во главе отряда прославленных его попечением святых и во главе поднятого им на Божественную Стражу легиона мучеников, не устрашившихся вслед за своим Царем принять венец славы от рук врагов, вступить в число «облаченных в белые одежды», молящих за Россию.

Трудно вообразить себе более впечатляющее торжество царской агиополитики. Ведь именно подобного открытия «прямого пути» между Россией и Небом более любых чисто материальных и моральных побед должны были опасаться враги всего русского и отцы всякой русфобской лжи. Ведь метафизическая победа означала и победу физическую.

В своем скрытом изменниками приказе к Русской Армии, данном после вырванного предателями Отречения, после того, как Государь сделал первые шаги по своему Крестному Пути, Он дал этой армии завещание — выиграть Войну.

«Да поможет Бог … вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага… Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы…. Твёрдо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит Вас Гоподь Бог и да ведёт Вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий».

Для современного исследователя не может быть сомнения в том, что это завещание-пророчество Государя Русской Армии было ею исполнено.

Нельзя не согласиться с теми, кто считает, что уместно вести речь о Войне 1914-1945 годов, разделенной на два периода непрочным миром. Дело, которое в результате изменнического удара Февраля 1917 не было довершено русской армией и Государем, было довершено Русской Армией 1945. Так же, как в том же 1945 был взят реванш и за поражение, нанесенное опять же прежде всего с тыла в 1905 и страна услышала из уст своего нового вождя слова о сорока годах, которые «люди старого поколения ждали этого дня».

Тремя интересными чертами Сталина, который был перед всеми большевистским вождями предпочтен Провидением, были следующие. Он ненавидел Свердлова, главного организатора Цареубийства. В 1916 году он пытался поступить добровольцем в армию и отправиться на фронт. А после революции клялся своей матери, что непричастен к Цареубийству.

Как бы не оценивать и советский режим в целом (а в его богоборчестве, переходящем порой в откровенную сатанократию, у верующего человека сомнений быть не может), очевидно было, что из тех, кто мог получить власть, предпочтен был именно тот, чья вина перед Государем была наименьшей, а способность исполнить то дело, достичь той Победы, которая была предначертана в 1917 — наибольшей.

Очевидна и удивительная материальная связь между результатами агиополитической работы Государя в годы его правления и чисто материальными результатами в советский период. Чего стоит одно создание советского ядерного оружия (а тем самым и спасение России) не где-нибудь, а в Сарове, под невидимым покровом преподобного Серафима.

Невидимыми нитями молитв Святой Руси была оплетена тогда казалось бы забывшая Бога Россия. Невидимая рука хранила казалось бы завзятых атеистов. Даже самые враждебные к большевистскому режиму наблюдатели не могли не заметить в нем какого-то странного движения, каких-то парадоксальных уподоблений, не отчуждавших его от русского начала (что, казалось бы, диктовала вся коммунистическая программа), а напротив — приближавших его к русскому идеалу.

Архимандрит Константин (Зайцев) — ученик П.Б. Струве и один из глубочайших мыслителей русской церковной эмиграции, писал, нащупывая сквозь свою обостренную (и вполне понятную) ненависть к советизму удивительные парадоксы:

«Не является ли СССР… обезбоженным и обездушенным универсально крепостным государством, организационно весьма близким к опыту древней Москвы, только… с обратным духовным знаком?» (Является, уверенно и обоснованно отвечает наш современник А.И. Фурсов в своем исследовании о русской власти).

И, в другой статье:

«Самый железный занавес, отделяющий Россию от свободного миpa, а равно и та атмосфера неприкрытого Зла, которой дышит советчина, навалившаяся на русский народ — не является ли и это спасительным для формирования грядущих строителей России? Ведь так называемый свободный мир являет собой картину отступления, способную поспорить с советчиной в ее напряженности — только под другим знаком. Если тут нет в такой открытости противления Христу, то с тем большей силой действует прикрытое Ему противление в форме создания разных лже-христов и лже-пророков. Не страшнее ли этот льстивый соблазн того грубого натиска лжи, который имел место в России? Татарское иго сохранило Россию от соблазна латинства, а потом и западного возрождения. Не охранило ли несравненно худшее советское иго Россию от соблазнов несравненно худших?

…Прикровенно идет борьба, но это борьба за самое существование миpa. Кто враг? Не советская власть, как историческое явление, обозначающее, якобы, начало некоего нового периода истории и в самом себе несущая, якобы, смену, приемлемую и для русского народа и для всего миpa, ибо освободившуюся от явно-отталкивающих черт советчины. Врагом является советская власть, как обнаружение, в своей последней, предельно худшей, крайней степени, западнического отступления, зревшего в императорской России, и теперь готового стать вселенским, окончательным, завершительным. Врагом является, в лице советской власти, следовательно, назревающей антихрист.

Что может остановить его приход? Только ниспровержение советской власти в этом ее качестве — то есть восстановление опрокинутой ею Исторической России, как Православного царства, как Третьего Рима».

Столкнувшись с постсоветским политическим и духовным режимом о. Константин, несомненно, сам удивился бы точности своей интуиции и своих прогнозов и подивился бы в то же время своей слепоте. В «постсоветской» России возобладало отступническое, антинебесное, антисвятое начало в степени бесконечно более крайней и бесконечно более худшей, чем в советском режиме. Сатанократию люциферической гордыни человекобога сменила сатанократия демонического разложения всесмехливого ада, пьяно ухмыляющегося своей зомбированной физиономией человека с механическим сердцем. Обрушение «железного занавеса» обозначило пришествие западничества в самых глумливых, карикатурных, убийственных для русских формах, которые большевикам могли вообразиться разве что в придурочных выходках Демьяна Бедного.

И вновь, как защитительный покров, над Русью встала сотканная из света фигура Царя.

Именно борьба за его официальное прославление Церковью, именно стремление возвысить наконец подвиг его легиона новомучеников, стали отправной точкой внутреннего собирания здоровых сил России. Именно здесь, в этом прославлении, произошел тот перелом, то преодоление интеллигентской болезни, которая убивала и растлевала Россию полтора столетия, выбрав Агнца самым ожесточенным объектом своих нападок.

Совершившаяся почти чудом, можно сказать по монаршей воле, эта канонизация резко повернула руль русской и мировой истории в 2000 году. Начала клониться к закату звезда Запада, тратящего последние силы и средства, чтобы заткнуть хлещущие уже соленой водой экономические и метафизически дыры. Восходит, медленно, но верно, звезда Северо-Востока, переходя от скудости и разорения к достатку, сдабриваемому искренней теплой молитвой, чаянием не только политического, экономического и военного, но и духовного возрождения.

Сила Русского Неба, своими крепкими невидимыми нитями, поднимает из болота Русскую Землю. Русское Небо развертывает свою благодатную экспансию на Русской Земле и отвоевывает у истинного врага. В России складывается атмосфера удивительного подбора естественных причин, вместе образующих поразительное событие Чуда.

И творцом этого Чуда является Царь-Мученик, Царь-Победитель, дерзновенно вымаливающий его у Бога.

Русским не нужна легенда о скрытом-имаме, не нужен миф о холме Авалон, в котором спит Артур — «король былого и грядущего». Русские не ждут иного мессии и царя, кроме Христа Спасителя. Истинный Царь России живет в небесном чертоге Царя Мира, и действует, неустанно и неуклонно действует в пользу возлюбленной, сохраненной и спасенной им России, в пользу её просвещения и её победы.

[Элберет]

Какой он победитель? Русско-японскую войну проиграл, в Первой Мировой его преследовали одни неудачи... Только и умел, что безоружный народ расстреливать, как это было 9 января 1905 года.