Дмитровский Форум V2

[TOS™]

Так, к слову... (No comment)

Клайв Льюис «У нас нет права на счастье» (We Have No «Right to Happiness»)
Опубликовано «Saturday Evening Post», CCXXXVI, 21–28 декабря 1963

«В конце концов, — сказала Клэр, — есть же у них право на счастье». Толковали мы о том, что случилось недавно по соседству. Мистер М. бросил жену и ребенка, чтобы жениться на миссис Н., которая тоже развелась, чтобы выйти замуж за него. Никто не сомневался, что мистер М. и миссис Н. очень влюблены друг в друга. Если это не пройдет и если они не заболеют, разумно предположить, что они будут счастливы.

Не сомневались мы и в том, что в прежнем браке оба они были несчастливы. Миссис Н. очень любила мужа, но он был ранен на войне, потерял работу, а судя по сплетням — и мужскую силу. Миссис Н. долго с ним мучилась. Мучилась и миссис М.: она страшно подурнела — быть может, оттого, что извелась с детьми и вечно болевшим мужем.

Все знали, что М. — не из тех, кто бездумно бросит жену, словно шкурку от высосанной сливы. Он ужасно страдал. «Но сами посудите, — говорил он, — что я мог поделать? Имею же я, в конце концов, право на счастье. Не мог же я терять свой единственный шанс». И я пошел домой, размышляя о праве на счастье.

Сперва я подумал, что это так же странно, как право на удачу. Ведь счастье наше, как и несчастье, в огромной степени зависит от неподвластных нам обстоятельств, и «право на него» звучит для меня не более осмысленно, чем право на высокий рост или хорошую погоду.

Мне понятно, когда право — это некая свобода, обеспеченная законами общества. Например, я имею право ездить по шоссе, если оно не входит в частные владения. Понимаю я и право как некое мое требование, поддержанное законом и соотносимое с чьим-то обязательством. Скажем, я имею право получить от вас 100 фунтов, если вы мне их должны. Поскольку закон разрешает М. покинуть жену и соблазнить жену ближнего, значит, М. имеет на это право, и счастье тут не при чем.

Но Клэр, конечно, говорила не об этом. Она хотела сказать, что у М. есть не только юридическое, но и нравственное право. Другими словами, Клэр — классический моралист в духе св. Фомы Аквината[3], Гроция[4], Хукера[5] и Локка[6]. Она считает, что закон государства зиждется на естественном праве.

Я с ней согласен. По-моему, без этой предпосылки нет цивилизации. Законы станут без нее абсолютом. Их нельзя обсуждать, если нет мерила, эталона, точки отсчета. Слова, произнесенные Клэр, — благородного происхождения. Они дороги всем цивилизованным людям, в особенности — американцам, которые и сформулировали, что одно из прав человека — «право добиваться счастья». И тут-то мы подходим к самой сути.

Что имели в виду авторы этих прекрасных строк? Ясно, во всяком случае, чего они в виду не имели. Они не считали, что нужно добиваться счастья любыми средствами, включая убийство, кражу, предательство и клевету. На этом основании не может быть построено ни одно общество.

Тем самым они хотели сказать, что счастья можно добиваться любыми законными средствами, т. е. теми, которые согласны с естественным правом и с законами нации. Казалось бы, это — тавтология. Но в историческом контексте тавтологии нередко оказываются парадоксами. «Декларация прав» прежде всего отвергала политический принцип, долго правивший Европой, бросала вызов России и Австрии, тогдашней Англии, Франции Бурбонов. Она заявляла, что средства, допустимые для достижения счастья, может использовать всякий, без различия каст, сословий, веры и имущественного положения. В наш век, когда нация за нацией отказываются от этого принципа, я бы не назвал его пустой тавтологией.

Вопрос же о законности средств остается, где он был. И тут я с Клэр не согласен. Я не считаю, что люди имеют ничем не ограниченное право на счастье.

Конечно, говоря о счастье, Клэр подразумевает счастье любовное — и потому, что она женщина, и по другой причине. Я в жизни не слышал, чтобы она применила этот принцип к чему-нибудь еще. Взгляды у нее довольно левые, и она пришла бы в ужас, если бы ей сказали, что, в конце концов, безжалостный капиталист имеет право на счастье, которое для него — в деньгах. Кроме того, она не терпит пьяниц и ни разу не подумала, что для них счастье — в выпивке. Наконец, многие ее приятельницы были бы очень счастливы (я сам это слышал), если бы высказали ей в лицо несколько горьких истин. Но вряд ли она снизойдет к их желанию.

На самом деле она просто повторяет то, что уже лет сорок твердит западный мир. Когда я был очень молод, все прогрессивные люди говорили как один: «К чему это ханжество? Надо смотреть на половую потребность, как на все наши прочие потребности». По простоте своей я им верил, но понял потом, что они имеют в виду совсем другое. Они имеют в виду, что к вышеупомянутой потребности надо относиться так, как мы ни к одной потребности не относимся. Цивилизованный человек всегда считал, что свои инстинкты и желания надо сдерживать. Если вы никогда не будете сдерживать инстинкта самосохранения, вас сочтут трусом. Если вы не будете сдерживать тяготения к наживе, вас сочтут жадным. Даже сну нельзя подчиняться, если вы — часовой. Но любая жестокость и любое предательство оправданны, если речь идет о влюбленности и страсти. Всё это похоже на систему нравственности, согласно которой красть нельзя, но абрикосы красть можно.

Если же вы начнете возражать, вам ответят рассуждениями или возгласами об истинности, красоте и даже святости страсти и обвинят вас в пуританском гнушении любовными радостями. Я этого упрека не приму. Если я считаю, что мальчики не должны красть абрикосы, значит ли это, что я вообще против абрикосов или против мальчиков? Быть может, я против краж?

Истинное положение дел затемняется и тем, что вопрос о мистере М. судят с позиции какой-то «любовной нравственности». Обкрадывая сад, мы не грешим против законов «фруктовой нравственности». Мы грешим против честности. Мистер М. согрешил против доверия, против благодарности и против обычной человечности.

Итак, наши любовные порывы — в особом положении. Они оправдывают всё то, что при других обстоятельствах назвали бы безжалостным, нечестным и несправедливым.

Я не считаю, что это верно, но причина этому есть, и вот какая.

По самой своей сути сильная влюбленность сулит нам несравненно больше, чем какая бы то ни было страсть. Все желания и страсти что-то сулят, но тут и сравнения быть не может. Влюбившись, мы убеждены, что не разлюбим никогда и пребывание с «ней» обеспечит не какие-то новые радости, а прочное и вечное счастье. Таким образом, на карту поставлено всё. Если мы упустили этот шанс, жизнь наша прожита впустую. При одной этой мысли нам становится до смерти себя жалко.

Как на беду, обещания эти чаще всего не выполняются. Всякий взрослый человек знает, что все влюбленности проходят (кроме той, которую он испытывает сейчас). Мы прекрасно видим, чего стоят заверения наших друзей, что на сей раз это — настоящее. Мы знаем, что «это» иногда продолжалось, иногда — нет. Продолжается оно не потому, что так казалось поначалу. Когда двое людей обретают прочное счастье, они обязаны им не дикой влюбленности, а тому, что они — скажу попросту — хорошие люди, терпеливые, верные, милостивые, умеющие обуздывать себя и считаться друг с другом.

Признавая «право на счастье» (в этой области), перед которым ничто все обычные нормы поведения, мы думаем не о том, что бывает на самом деле, а о том, что нам мерещится, когда мы влюблены. Беды — вполне реальны, а счастье, ради которого их терпят и творят, снова и снова оказывается призрачным. Все, кроме мистера М. и миссис Н. видят, что через год-другой у мистера М. будут те же основания покинуть новую жену. Он снова поймет, что на карту поставлено всё. Он снова влюбится, и жалость к себе вытеснит жалость к женщине.

Скажу еще о двух вещах.

Первое: общество, в котором неверность не считается злом, в конечном счете бьет по женщинам. Что бы ни утверждали песенки и шутки, выдуманные мужчинами, женщина гораздо моногамнее нас. Там, где господствует свальный грех, ей много хуже, чем нам. Кроме того, она больше нас нуждается в домашнем счастье. То, чем она обычно держит мужчину — ее красота, — убывает год от года, а с нами всё иначе, потому что женщинам, честно говоря, безразлична наша внешность. Словом, в беспощадной войне за любовь женщине хуже дважды: и ставка у нее выше, и проигрыш вероятней. Я не согласен с теми, кого возмущает нынешняя женская напористость. Мне просто еще жальче женщин — значит, очень уж трудно им бороться.

Второе: я не думаю, что на этом мы остановимся. Если мы хоть где-то возведем в абсолют «право на счастье», рано или поздно принцип этот заполонит всё. Мы движемся к обществу, в котором признают законным всякое человеческое желание. А тогда, даже если техника и поможет нам сколько-то еще продержаться, цивилизацию нашу можно считать мертвой и (я даже не вправе сказать «к несчастью») она исчезнет с лица земли.

[3] Св. Фома Аквинат (1225/6-1274) – католический богослов, учение его лежит в основе томизма – направления католической философии и богословия.

[4] Гроций Гуго (1583-1645) — голландский юрист и государственный деятель.

[5] Хукер Ричард (ок. 1554-1600) — англиканский богослов.

[6] Локк Джон (1632-1704) — английский мыслитель.

[Rue]

Эта статья более новая.
Мне показалось, что она перекликается с первым постом.
Какое-то время назад прочла её в "Мадам Фигаро".
Автор: Фредерик Бегбедер - современный французский прозаик, публицист, литературный критик и редактор.
Мне понравилась эта статья.

БЕС ЛЮБВИ.

Мир несправедлив. Я - мужчина, я могу дожить хоть до 100 лет, стать морщинистым, страшным, противным, и это никого не будет отталкивать, шокировать и раздражать. Женщина не имеет права быть старой и непривлекательной. Да что там старой, во Франции она никому не нужна уже после 35. Впрочем, время, когда она еще имеет право нравиться, назовем это время период "надежды", в России еще короче - здесь все заканчивается уже в 25.

А знаете, что самое забавное? Правила этой магической игры установили не мужчины. Виноваты женщины - это ведь они работают в женских журналах, решая, какая из девушек появится на его странице. Смешно - самые главные мачисты это как раз женщины.

Любой женский журнал, и MF в том числе, всегда предпочтет фотографию девчонки снимку зрелой женщины. Это будет фотография девочки лет 14-16, худенькой, красивой и не имеющей ничего общего с реальность. Если бы я следовал диктату моды, я должен был бы завести себе такую подружку. С точки зрения картинки мы не плохо смотрелись бы вместе. Мне даже нравятся такие девочки, когда я приезжаю в Москву, в "Dyagilev", например. Я не прочь потанцевать с ним. Но мне не о чем с ними говорить.

Эти представления о красоте, о сексуальности сводят людей с ума. Журналы ставят мужчин перед странным выбором: или хотеть того, что в реальности не существует - сборно - разборную модель женщины, у которой губы одной, бюст - другой, ноги - третьей, или испытывать влечение чуть ли не к ребенку.
Если довести тему до абсурда, возникнет жуткий парадокс: если общество навязывает нам тиранию юности, то почему оно же запрещает педофилию ? Разве это не следующий шаг на пути любви к юности?

На самом деле не существует идеального возраста женщины. У каждой - свой путь, некоторые восхитительны в конце своей жизни.
Русские женщины мне нравятся тем, что в отличии от француженок, постоянно находящихся в борьбе с мужчинами, они более нацелены на то, чтобы быть с мужчиной в паре. В наше время любовь становиться все менее значимой. Свобода, за которую мы все, и женщины в первую очередь, так боролись, оказалась роскошью, цена которой - одиночество. Это свобода от религии, от семейных ценностей. Она не помогает жить - устоять перед соблазнами сложно, пары не выдерживаю таких испытаний. Это связано и с крушением коммунизма как идеи всеобщей солидарности. Эта идеология, конечно, породила множество разных варварств, но в идее объединения людей была красота. Прошло время, и люди вдруг осознали - солидарности нет. В наше время всякая форма доверия, надежды, веры в другого человека - смешна. Мы живем в обществе эгоистов. Раньше мужчины и женщины заботились друг о друге, сейчас каждый из них, думает лишь о себе.
То общество, которое мы так активно создавали, мы создавали для того, чтобы разрушить любовь. Я вовсе не считаю,что вся проблема в феминизме. Более того, мне совсем не кажется возбуждающей идея подчинения женщин. Мне нравятся свободные, независимые женщины, но это так трудно - уметь правильно общаться с ними. Герой моей новой книги Октав чувствует себя потерянным в этом мире матриархата, и я понимаю его. Если ты сегодня говоришь с женщиной ласково - она обвиняет тебя в сексуальных домогательствах, если ты с ней вежлив - она считает тебя педиком, если говоришь с ней твердо - думает, что ты хам, не уважающий ее права. А секрет на самом деле прост. Как большинство моих ровесников, как Николя Саркози, например, я вырос без отца. Мама работала, ее личная жизнь была естественна для молодой женщины. Иногда мне кажется, я специально совершаю всякие глупости, будто хочу, чтобы меня наказали.
Мне даже не надо идти к психоаналитику, чтобы понять - я ищу в женщине собственную мать. И именно поэтому я никогда не найду свой идеал. Саркози, правда, выходит из положения иначе - он специально играет роль этакого агрессивного мачо, настоящего мужчины. Пытается скрыть свою незащищенность от сильных женщин.

Мне хотелось бы верить и чувствовать, что женщина со мной ради меня, а не ради моих денег. А для этого необходимо, чтобы женщина чувствовала себя свободной. И красивой не снаружи, а внутри. Феминистки отвоевали себе право работать, но они боролись не за то, за что нужно было.

Мне 42 года, я эгоист, но я хочу, чтобы женщина имела право стареть. Чтобы она имела право быть некрасивой. Ненарядной. Такой какая она есть.

Записала Мария Иванова. MF.

[флибустьер]

Почитаешь ваши изыски, хочется взять веревку и мыло. А каких стареющих женщинах может идти речь. Настоящая женщина стареет только через две недели после смерти, а до этого ее жизнь проходит по алгоритму: девочка-девушка-девушка-......-девушка-бабушка умерла. Меня пугает, неужели я один верю в счастливую жизнь, в большую любовь, В Женщину которая способна на высокие чувство, верю в то. что можно прожить жизнь не измазавшись грязью бытия. Если есть еще счастливые люди, откликнитесь, а то как то боязно одному и как то не прилично быть счастливым, когда вокруг все несчастны. Я прожил больше половины жизни. Воспитал троих детей, сейчас воспитываю внуков. Я не когда не изменял жене, попрежнему питаю к ней самые теплые и нежные чувства. Она мне отвечает тем же. Я не кого не обманывал, не убивал, не воровал. Я верю Богу (прошу не путать с верой в Бога). И у меня после прочтения многих сообщений форума один вопрос :
Почему у нас нет права на счастье?
Счастливые люди, давайте объединимся и докажем своим существованием право человека на счастье.

[Rue]

Счастливые люди, давайте объединимся и докажем своим существованием право человека на счастье.

Давайте. :)
Хотя, судя по отсутствию откликов, осмелюсь предположить, что в нашей (?) культуре (?) не очень-то принято говорить, о том, что ты (я) счастлив.
ИМХО. И вышеприведённые статьи тоже ставят аналогичный Вашему вопрос.
Что мешает человеку ощущать себя счастливым? Почему какие-то предрассудки и предвзятое общественное мнение накладывает отпечаток на ощущения отдельного индивидуума?
;))

З.Ы. (делюсь притчей-настроением)

Бог слепил человека из глины, и остался у него неиспользованный кусок.
— Что еще слепить тебе? — спросил Бог.
— Слепи мне счастье, — попросил человек.
Ничего не ответил Бог, и только положил человеку в ладонь оставшийся кусочек глины.

[Хемуль]

Человеку мешеют быть счастливым как раз вот такие статьи и умники, которые считают что жить надо по каким-то лекалам, канонам и тд.
А на самом деле счастье внутри человека и оно там есть всегда. Только мы его не всегда замечаем.