Руководитель международного Центра антропологических исследований ARC, доктор исторических наук Константин Банников рассказал GZT.RU о том, почему в личности Юрия Гагарина видят героя, шамана, и даже вождя, что такой же культовой фигурой не мог стать Пушкин, зато мог Кадаффи, и почему российскому народу мифы нужнее, чем исторические факты.
Константин, недавно я наткнулся в интернете на заметку, автор которой нашел в роду Юрия Гагарина костромских колдунов. И такое «открытие» было не одно. Могли бы вы их прокомментировать?
Все, что касается менталитета, общественного мнения, фольклора и прочих форм духовной культуры, на мой взгляд, непосредственно связанно с фундаментальными когнитивными структурами человечества (механизмами восприятия действительности. — GZT.RU)— то есть с тем, что обеспечивает саму возможность мышления. Помимо универсальных, общевидовых для «хомо сапиенсов» когнитивных механизмов существуют и локальные, «менталитетные», обеспеченные культурно-историческим опытом того или иного народа.
Российские общество по сей день остается довольно архаическим и воспроизводит мировоззрение крестьянства XIX века. Конечно, век ХХ и большой политический пресс заставили общество претерпеть некую поверхностную модернизацию. Но в глубине души, в своих базовых архетипических пластах ментальности оно остается древним.
При этом до начала ХХ века, с активной индустриализацией и до собственно конца крестьянства, уничтоженного сталинской коллективизацией, российское общество в плане менталитета практически не изменялось, даже в 1917 году. Политическое и экономическое, научное, культурное, философское и любое другое развитие не затронуло крестьянскую культуру. В результате в России на конец XIX века мы фактически имели два общества— общество, условно назовем его, элитарной культуры— общество изобретателей радио, открывателей законов химии и физики, и общество, практикующее дохристианские религиозные практики.
Каковы характерные черты второго общества?
В качестве примера можно вспомнить о том, что даже в XIX веке газеты писали про человеческие жертвоприношения. Например, в Тамбовской губернии боролись с ритуальным умерщвлением старух. При этом общество имело свои представления о справедливости, о добре и зле, о праве. Тогда как все представление о государстве сводилось к образу царя— все остальное казалось крестьянам непонятным и необязательным. Их жизнь была оторвана от жизни интеллигенции, от государства и так далее. Неслучайно все попытки народников просвещать народ терпели крах, а многих пытавшихся это сделать в конечном итоге крестьяне просто били.
И вот это глубинное религиозное сознание в XX веке сталкивается с новыми реалиями. Но оно не может поменяться вдруг. Вот хороший пример. Жил себе человек, верил в бога. В 1918 году он записывается в Красную армию и пишет, что ранее был верующим. Но что значит: был верующим? Можно либо быть, либо не быть. Он не может взять и перестать верить, но требуется быть атеистом. Ему вообще предлагают новую систему координат— в том числе императора заменяют диктатором.
И насколько тяжело прошла смена ценностей?
В целом она прошла органично. Обратите внимание, в религиозной, набожной стране не возникло никакого движения в защиту церкви. А почему? А потому, что мифологические структуры были сильнее собственно религиозной культуры, и народ просто принял подмену христианства советскими культами, которые оказались более органичными, с идеей живых воплощений божества— культ Ленина — Сталина. Советская пропаганда вернула богов с небес на землю, и людям это понравилось. Это же приятно, когда бог не где-то там в теософских абстракциях, а здесь, рядом. В результате архаическое сознание остается практически в том же виде и на фоне колоссального прогресса XX столетия интерпретирует на свой мифопоэтический лад все, что связано с Великой Отечественной войной, наукой, космосом и так далее. Поэтому и легенда о родовой связи Гагарина с шаманами— это не простой бред, но архетипический, если можно так сказать. Дело в том, что шаманизм, как религиозная картина мира, рассматривает мироздание в структурной целостности миров— подземный мир, средний мир и мир верхний— миры демонов, людей и богов. Это образное выражение когнитивной структуры, заложенной в нашем подсознании. Благодаря ей мы можем ориентироваться в мире и связывать факты в системы, анализировать, фантазировать и ассоциировать законы космоса и законы социума. Например, существует понятие бинарных оппозиций— «черное-белое», и эти цвета мы не можем воспринимать без этической окраски.
И как в эту картину вписывается полет Гагарина?
В народном сознании весь XX век прошел под знаком некой толкиеновской битвы добра и зла. И успехи нашей страны— как «успехи добра» — обрастали мифами. В этом отношении полет Гагарина был явным и безусловным успехом. Поэтому его значение в области национальной идеологии гораздо выше, чем собственно научно-техническая сторона этого события. До сих пор освоение космоса, равно как и победа во Второй мировой войне, является идеей, на фоне которой выстраивается национальная консолидация. Собственно таких сюжетов очень немного, а потому каждый из них особенно мифологизирован. А сам герой стал в некотором роде русским Бэтменом. Он пронзает миры, улетает в космос и оттуда осеняет Землю своей лучезарной улыбкой. Он человек, лишенный недостатков, — почти что божество. В том числе поэтому русские люди крайне болезненно воспринимают разговоры о том, что он мог разбиться по пьянке, или другие, развенчивающие миф.
Как вы думаете, почему та же Великая Отечественная война не подарила героя, сравнимого с Гагариным?
Герои были и до войны, и после, и во время нее, разумеется. Папанинцы, стахановцы, «сталинские соколы» или «пионеры-герои». Целые галереи образов, с пантеонами в каждом городе, и главным пантеоном на Красной площади во главе с пирамидой, с нетленными мощами верховного советского божества. Советская культура в принципе основана на мифоритуальных алгоритмах, активно эксплуатировала мифы и мифологические сюжеты с целью социальной, политической и идеологической мобилизации, начиная с детского сада. Показательно, что когда в перестроечное время у пишущей интеллигенции появилась мода развенчивать советские мифы,(вспомните хотя бы «Маузер Папанина» Михаила Веллера) общество восприняло ее крайне негативно.
В истории освоения космоса до сих пор полно невыясненных вещей. Я слышал, что вышла книга на английском языке, в которой содержится множество разоблачений космонавтики. Например, перегрузки рассчитывались экспериментальным путем. На тысячах людей ставились опыты. Книгу я не читал, и, насколько там все доказательно написано, сказать не могу. Но в любом случае народ не захочет читать эту книгу— ему не нужны факты. Историческая правда ему некомфортна. Народ живет не в истории, а в мифологии. И это на самом деле плохо. В России нет интеллектуальной элиты, которая могла бы заниматься подобной провокацией исторических рефлексий. То есть народ не является субъектом собственно истории. Он делегирует право делать ему историю тому лидеру, в лице которого обретает свою субъектность. Поэтому такой народ и нуждается в харизматическом лидере.
Надо полагать, в демократическом обществе такая мифологичность востребована куда меньше
Демократическое общество, с развитыми институтами представительства, социальными лифтами, возможностями личностной самореализации, в харизматиках не нуждается. Чем более яркое общество, тем более тусклые у него политики, и наоборот. Обратите внимание. Чем более общественный потенциал блокирован тоталитарными режимами или серой, безликой бюрократией, тем выше в ней спрос на такие персоны. Взять, к примеру психотип диктатора. Тот же Муаммар Каддафи. Он яркий, харизматичный, экстравагантно себя ведет и воплощает собой национальную историю. В таком случае народ воспринимается как некая масса, которая олицетворяется фигурой вождя. Например, в древнем Зимбабве, когда умирал король, все люди сносили свои дома, чтобы заново начать саму историю. В демократическом же обществе даже личность монарха, там, где она сохраняется, существует в системе национальных традиций, не говоря уже про всякого рода президентов и премьеров— все они там у них просто топ-менеджеры.
Вторжение в глубинные пласты ментальности вызывает реакции крайне болезненные. В начале 1990-х годов появилась мысль, что народ не в меньшей степени, чем диктаторы, ответственен за свою историю. Такое настроение могло подвести к идее национального покаяния, как это случилось в Германии. Но у нас этого не произошло, и народ ушел в мифологическую анестезию. Стали вновь переписываться и цензурироваться учебники истории. Вновь возникла ностальгия по Сталину с постыдной апологетикой «эффективного менеджера». Но мифология, в отличие от истории, стыда, морали и ответственности не знает. Мы же не станем стыдить Ахиллеса за многие убийства и возлагать на Одиссея историческую ответственность за разрушение Трои? С восприятием Сталина на наших глазах вновь происходит то же самое— дело не в том, что народ реально хочет видеть во главе страны диктатора, а в том, что в Сталине уже не видят того, кем он был, а снова хотят сверхгероя, Бэтмена— супермена, который пришел бы и исправил несовершенство мира. С образом Гагарина произошло то же самое. Специфика России в том, что те потребности мифологического сознания, которые в Америке в большей мере обслуживает Голливуд, у нас в большей степени удовлетворяют политики.
На ваш взгляд, в других странах и культурах есть фигуры, подобные Гагарину?
Зачем подобные? В других странах есть все тот же наш Гагарин, ведь не зря же он— достояние человечества. Не так давно я был в Париже и сидел на Монмартре, где играют уличные музыканты. И вот играет один музыкант, непонятной национальности. Говорит по-английски, что зовут его Юрий. Он не из России, но его отец так проникся полетом Гагарина, что назвал сына в честь первого космонавта. Однако поскольку у нас дефицит национальных консолидирующих факторов и исторического самосознания, постольку мифопоэтическое значение фигуры Гагарина в России выше, чем в прочих странах, где он символизирует освоение космоса, а не Космос как мироздание в гармонии сфер.
А если взять Пушкина, из которого тоже активно делали фигуру, символизирующую российскую культуру…
А кто сейчас читает Пушкина? Школьники. Взрослые редко обращаются к классической литературе. Пушкина приятно уважать. В результате его все чтят, но никто не читает. А читают в лучшем случае какие-нибудь газеты.
Личность самого Гагарина как-то повлияла на создание образа или таковым мог оказаться любой человек?
Идеологическая машина выбирает не просто так: во внимание принимается внешность, биография, имя, фамилия— все. Космонавты в любом случае выглядели выигрышно. Я слышал, что на роль такого героя претендовал Герман Титов. Однако имя Герман отдает ассоциациями с Германией. И в этом плане Гагарин оказался идеальным кандидатом.
