Это слово непереводимо, оно достойно стать международным, как «спутник», «водка», «матрешка», «балалайка», «колхоз» и «перестройка». Интересно, какова его этимология? От «давить» или «давать»? Такое чувство, что от обоих, потому что «давиться» обычно начинают, когда что-то «дают».
Писатель-сатирик Михаил Задорнов в одном из рассказов приводит слова православного священника, который приглашая его в храм со служебного входа во время раздачи святой воды, пояснил свое гостеприимство тем, что наш «боголюбивый народ, в стремлении снискать благодать, затопчет кого угодно». Вероятно, вместо «снискать» было сказано «стяжать», но это несущественно. А вот насчет «затопчут»…
Окунаюсь в свое неофитство: праздник Богоявления 1988 года; еще не треснул в СССР лед религиозной сегрегации, не наступила оттепель НРП (Новой Религиозной Политики), однако, перестроечные ветра уже что-то разносят в воздухе, в церковную ограду проникают многообещающие сквозняки, выражающиеся, в частности, в нарастающем интересе людей к церковной субкультуре (далеко не всегда, впрочем, переходящем в интерес к вере и Церкви). Я уже полгода, как несу послушание церковного смотрителя, совмещая это с прислуживанием в алтаре и чтением на клиросе.
В Сочельник водосвятие без приключений: народу сравнительно мало, а раздача воды после Великого Водосвятия прошла так, что и вспомнить нечего. Иное дело – на следующий день… О! Впечатления о нем я пронес сквозь уже, слава Богу, двадцать четыре года, и они почти не поблекли.
Надо сказать, что я никогда не любил скопления людей. Сейчас, кстати, тоже массовые мероприятия как таковые не люблю, но переношу легче, а когда эффект толпы сводится на нет молитвенным единением, так даже наоборот: обилие народа только радует. Так что, не переживайте, охлофобией не страдаю.
Но, тем не менее, хочу признаться, что, когда я только начинал ходить в храм, то предпочитал будние дни, а воскресных избегал именно из-за многолюдства и мешавшей молиться суеты (хотя в те годы за воскресной литургией собиралось всего-то человек шестьдесят – пустой храм по сравнению с нашим временем). И в первый год своего подпевания на клиросе (до того, как был принят в штат собора смотрителем), я в Крещение сразу ушел домой, лишь с любопытством оглянувшись на непривычно многолюдную, и, что бросалось в глаза, незнакомую массу, напряженно ожидавшую начала самого главного: раздачи святыни!
Их стеклянные банки, стоявшие на полу рядом со своими хозяйками, словно дымились от возбуждения в предвкушении состязания, какая из них раньше и полнее будет налита и какая вообще целой выберется из предстоящего сражения. Адреналин бродил и воздух вибрировал. Я удалился, даже не представляя себе, что начнется через несколько минут.
И вот, на следующий, юбилейный 1988 год мне довелось непосредственно участвовать в раздаче святой воды.
Уже окончание службы не предвещало ничего хорошего. Народ заполнил храм. Знакомых лиц почти не видать, всё больше невесть, откуда взявшиеся, в основном пожилые женщины, и не уступающие им по возрасту, но почти отсутствующие представители пола, по недоразумению называемого «сильным».
К тому времени, когда священник после водосвятия вышел на амвон с крестом, чтобы произнести отпуст, в храме уже стоял гул как в ГУМе, с той лишь разницей, что в соборе он изредка перебивался злобными восклицаниями да – слава Богу, совсем редко – звоном битого стекла (какая там проповедь по окончании праздничного богослужения?!..).
На весь храм было несколько жестяных баков (самое смешное, что популярный бред о «ионах серебра» поныне повторяется атеистами и оккультистами), на раздаче у каждого стояло по два человека (впрочем, нет, один из алтарников мужественно сражался за честь бака в одиночку, с наслаждением по-свойски «строя» штурмующих его бабок). Мы с Пашей (моим сокурсником, который помог мне воцерковиться и сам уже не один год алтарничал) были поставлены вместе к одному баку.
Честно скажу, я пребывал в состоянии культурного шока. Хотя у меня за плечами было уже полгода разных инцидентов, связанных с моими обязанностями (осаживать, а если требуется, то и выводить нарушителей порядка), но такого массового бесчинства, творимого не какими-нибудь «внешними» хулиганами или сектантами – нет! – а людьми, именующими себя православными христианами, я не только не видел, но и представить не мог!
Было омерзительное чувство какого-то бесовского надругательства над святыней, кощунства. Мой старший товарищ не поддержал меня в идее не снимать крышку, пока не успокоятся. Возможно, он просто не верил, что это что-то даст, а может, привык уже к этому как к неизбежному злу, которое надо поскорей спихнуть и уйти? Не знаю, но не поддержал и всё. Пришлось раздавать воду, попутно увещевая наиболее нетерпеливых, благоговейно относиться к святыне, принимать ее без суеты и ругани.
Я уже тогда обратил внимание, что у каждого бака толпится без очереди не более двадцати пяти человек, из которых таких отморозков, которые не понимают человеческой речи, не больше пяти. Другие, примерно пятнадцать, максимум, двадцать, – это те, кто заражаются их психозом и стараются не отставать, как если бы существовала опасность, что сейчас эти «активисты» всю воду вычерпают (правда, категория жаждущих первенствовать обладает свойством периодически обновляться: откуда-то возникают новые лица, которым надо срочно и незамедлительно). А остальные люди образуют длиннющие очереди и спокойно ждут, когда рассосется эта булькающая вокруг баков биомасса.
Значит, если нейтрализовать первую категорию, остальные из «группы поддержки» легко окажутся среди благоразумных и терпеливо ожидающих своего часа. Приняв к сведению эти наблюдения, в надежде, что когда-нибудь они мне пригодятся, и удовлетворив потребности алчущих благодати, я пошел домой по крещенскому морозу. Штаны и белье можно было выжимать. Благо мороз был все же не сибирский.
Как-то во время освящения в чаше закончилась вода. Настойчивым прихожанам пришлось доказывать ее отсутствие таким образом.Фото: Варфлусева Ольга
Через год я на Крещение в раздаче Великой Агиасмы не участвовал, потому что уже учился в семинарии. Мой сосед по парте, сочувственно выслушав мои воспоминания, рассказал, как его духовник решил раз и навсегда проблему народного благочестия у себя на приходе. Обнаружив, что осаждающие слов не понимают, он не стал долго размышлять о своих немощах, вздыхать, что человек неисправим, да и не так уж они и виноваты, а просто взял – и перевернул бак на глазах у онемевшей паствы!.. Когда кто-то проколол тишину вопросом, типа, «ой, а как же?..», батюшка спокойно ответил, что, «а всё, в этом году больше освящения не будет».
Ну, понятное дело, шок в течение года притупился, да и бузят-то в основном те, кто в храме появляется несколько раз в году, и через год история повторилась; неспособность «жаждущих благодати» к вербальному общению вынудила нашего батюшку к невербальному: если вы попираете святыню в своих душах, вот она – под вашими ногами! На следующий год порядок был образцовым.
Мне, помню, очень понравился этот пример. В дальнейшем, когда я стал диаконом, то по своей инициативе привлекал соборных алтарников и сторожей, чтобы выстраивать, например, подобие плотины перед Плащаницей, дабы люди могли справа подойти, спокойно поклониться, приложиться, а не так, как бывало прежде, когда стоило отойти духовенству, как со всех сторон толпа буквально набрасывалась на предмет почитания. Безобразию был положен конец. Со временем люди привыкли к нововведениям, их уже без усилий можно было организовать, но поначалу это было весьма непросто.
Теперь вернемся к вышеупомянутой фразе о традиционном «затаптывании». Существует миф о каком-то неистребимом варварстве русского народа, о присущей ему аморфности и хаотичности, чуждости порядку и т.п. Миф этот довольно укоренен и распространен много где с той лишь разницей, что одни считают перечисленные якобы национальные черты – добродетелями в силу того, что они суть нечто исконное (а исконное свое – добродетель априори); другие приверженцы этого мифа находят в нем повод свысока поглядывать на русских как на этакое неисправимое быдло, которое надо или взнуздать, или посторониться, чтоб не «затоптало». Но и те, и другие не видят смысла в искоренении свинства.
Так вот, я, как уже двадцатый год священствующий (не считая диаконского стажа и предшествующего церковнослужения), ответственно заявляю: этот миф – порождение ищущих себе оправдания свинства и лени.
Да, опыт, в том числе исторический, показывает, что давка – явление, хотя и не исключительное, все же достаточно специфичное для нас. Но считать эту дикость чем-то присущим русскому народу, какой-то неотъемлемой национальной чертой – оскорбительная глупость и ложь! Не надо путать национальные черты с особенностями бескультурья (именно бескультурья, а не культуры) рабоче-крестьянского социального слоя, по некоторым историческим причинам преобладающего и поныне в наших храмах, а до недавнего времени почти исключительно в них представленного. Причем в церквях представлена лишь часть этого слоя – религиозная.
Кстати, этот слой имеет свои специфические категории. Например, такая категория как «бабушки». Обратите внимание: они узнаваемы, у них же свой дресс-код в одежде. Их образ мыслей, речь, модель поведения отличаются какой-то надконфессиональностью, это какая-то отдельная субкультура: масса таких бабушек в церковь не ходят, в церкви мы видим лишь микроскопическую часть этой этнографической достопримечательности, быть может, ее лучшую часть.
И все издержки – это не черты русского Православия или христианства вообще, не русские национальные черты, а пороки, характерные для представляемой ими категории своего социального слоя, компенсируемые, сглаживаемые, в той или иной степени, благодатью Божией и влиянием пастыря и/или авторитетных прихожан.
Но и этот слой несправедливо обвинять в какой-то нелюбви к порядку, нерасположенности к самодисциплине, якобы они способны подчиняться только силе, без мата и хворостины разговор бессмыслен. Могу согласиться, что такие люди встречаются. Хотя мат и не является непременным условием семантической адекватности вашей речи их лексико-символической коммуникативной системе, но образность и амплитуда тона должны быть на уровне. Иначе вас просто совершенно искренне не услышат.
Однако таких людей немного. Намного больше тех, кто ведет себя бескультурно по инерции многолетней привычки. Эту инерцию можно перебить и прервать (на худой конец, ограничить) даже у очень пожилых людей. Потому что большинство людей хотят гармонии, а условием гармонии является порядок.
Внутренне любой нормальный человек любит порядок, иерархичность. Просто всевозможный мусор, осевший в его нутре в виде ложных мировоззренческих стереотипов и страстей, подавляет эту естественную расположенность, формирует порочное душевное состояние и побуждает к постыдному поведению.
Так надо помочь человеку, поддержать в нем лучшее.
Далее..
