Можно, конечно, сказать, что товарищ Шубин слабоват оказался, ан нет - не вяжется.http://hvatkin.com/blog/files/ae82edf04 ... f-150.html
{Ненормативная лексика детектед}===================
Иван Григорьевич Шубин был патриотом России. Он сам себя считал таковым, и очень этим гордился. Сильная, ревностная до болезненности любовь к родине окончательно вошла в его сердце в далёком ещё 1989 году, когда всё катилось в тар-та-ра-ры, и Иван Григорьевич всерьёз опасался потерять родину, никуда с неё не уезжая.
Отчасти так и случилось: страны, в которой родился Шубин, под названием СССР, - давно нет. Но земля не исчезла под ногами. Страна, сменив вывески и военно-парадную атрибутику, тем не менее, продолжала как-то жить, некоторыми местами даже весьма неплохо.
Тем не менее, если однажды что-то очень дорогое мы чуть не потеряли - мы начинаем болезненно оберегать это. Примерно также получилось у Шубина с любовью к родине.
Патриотизм - есть социальное чувство к Отечеству, выражающееся в готовности подчинить свои личные интересы интересам оного Отечества. С этим у Шубина было всё в порядке: самому ему, конечно, незаметно, но со стороны мы увидим, что Иван Григорьевич за свою долгую жизнь так привык подчинять свои интересы чьей-либо доброй или злой воле, что можно сказать, что и подчинять ему уже нечего - не осталось у него своих интересов.
...Сначала интересы подчинялись по указке строгой мамы во славу светлого будущего: не надо баловаться (как хотелось) а надо учиться, чтобы поступить в институт и получить хорошую профессию. Хотелось гулять, но надо заниматься музыкой, или плаванием, потому что это - полезно и важно.
Когда пришла пора встречаться с девушками, крутить романы, совершать нелепости, целоваться, ну и прочее - Шубин заседал в председателях комитета комсомола, потому что - надо! Потому что - кто-то же должен? В институте каждый день повторялась с завидным постоянством та же история: поганое слово «НАДО!» вспыхивало ярким неоном в голове Шубина каждый раз, когда возникал какой-то слабенький «свой» интерес...
...Потом семейная жизнь. Ей тоже пришлось подчинять свои интересы: жена не считалась с мнением Шубина, и тот привычно уныло подмял свои интересы под её - из тех же соображений, что и во всех остальных сферах жизни. «Так надо!» и «Им там виднее!». Супруга очень напоминала ему его маму по характеру.
Но в отличие от мамы, супруга его бросила, как только дочь чуток подросла. Сама приняла решение о разводе, сама всё оформила, в последний момент поставив Шубина перед фактом. Он снова всё сделал, как хотела она.
На работе тоже всё шло по тому же лекалу: Шубин очень старался, даже не вспоминал о каком-то своём интересе, всё подчиняя интересам общественным, или если угодно - корпоративным, но большого успеха почему-то так и не достиг. Те же, кто наоборот, усиленно продавливал свой интерес, поднимались в заоблачные выси, богатели, некоторые даже настолько, что садились в тюрьму или уезжали из страны, их завод переходил из рук в руки, менял собственников, акционеров, переживал рейдерские захваты, а Шубин всё сидел в начальниках цеха, последней должности, до которой дослужился ещё в 1993 году да и то только потому, что некому было вообще работать - все тогда разбежались со стоящего завода.
...Как положено настоящему патриоту, Шубин терпеть не мог негативных высказываний о России. Однажды в 1998 году, в августе, уже после развода с женой, ему на заводе вдруг выдали путёвку в какой-то санаторий на черноморском побережье. И даже оплатили билеты. Когда возвращался обратно, случился августовский дефолт. Непонятно, как связан обвал рубля и мгновенная отмена поездов, но факт остаётся фактом: тот поезд, на который был билет у Шубина - отменили, отменили и другие, а всех бздыхов, в изумлении бродящих вокруг вокзала, посадили наконец в какой-то жуткий плацкарт с выбитыми стёклами, как в сидячий - по два-три человека на нижнюю лавку и по одному - на верхнюю, и повезли.
Разумеется, люди (да и сам Шубин) были недовольны. Некоторые выражали своё возмущение громко и нецензурно, а один молодой подвыпивший парень ну просто постоянно перемежал в своих ругательствах фразы «эта ёбаная сраная рашка», «эта ебучая страна идиотов», и прочее. Шубин завёлся с пол-оборота, и сначала долго грозно смотрел на парня (не помогло), затем попросил срывающимся фальцетом выбирать выражения, был послан нахуй, взметнулся, кинулся к обидчику, получил мощный хук справа и осел, наблюдая радугу в глазах. Место его тут же заняли.
- Ещё дать? - поинтересовался участливо парень.
- Нет. - уверенно ответил Иван Григорьевич, чувствуя, как оплывает лицо.
Так Шубин впервые пострадал за отечество и свои патриотические чувства.
К нынешним дням у Шубина не осталось ничего, кроме выросшей дочери, иногда заходящей к отцу (отношения с ней у Ивана Григорьевича были тяжёлые), комнаты в коммуналке, да патриотизма.
Комнату в коммуналке любить было глупо, дочь в любви уже давно не нуждалась - она нуждалась в деньгах, которых у Иван Григорьевича не было, и презрительно делала губки дудочкой, говоря отцу ужасное слово «лу-у-у-узер» на очередной отказ в финансовой помощи.
Оставалось любить только родину.
Зато ненавидеть было много кого! С демографией у врагов его любимой родины было, видимо, всё просто отлично, иначе как объяснить, что с годами практически всё общество за исключением буквально двух-трёх авторитетов стояло у Шубина во врагах той или иной степени подлости. Тут были и знакомые ещё с 1989 года демократы (упыри, дерьмократы - иначе Шубин их не звал), либералы и диссиденты былых времён всех мастей (этих Шубин звал либерастами и предателями соответственно), коммунисты (придурки - называл их Шубин), и прочие неформалы (пидарасы - по версии Ивана Григорьевича). Под последних также подпадала интеллигенция, творческая элита, ну и прочий шоу-биз, если вдруг кто из его представителей лез в политику или высказывался о родине не так, как хотелось бы Шубину.
Верил Иван Григорьевич последние 12 лет только одному человеку - Путину. Да и то, не сразу пришла к нему эта вера. Но пришла. Медведева Иван Григорьевич любил тоже сильно, но так, словно это был их общий с Путиным сынок: немного непутёвый и слегка дурачок, но такой свой, родной...
Так и стояли они вместе, втроём (перед мысленным взором Шубина), против всех упырей, либерастов, дерьмократов, коммуняк-придурков, пидарасов, - за матушку-Россию, за свою родину. Одни-одинёшеньки. Словно три богатыря на поле брани. Или срани...
* * *
В последний год было много возможностей продемонстрировать свой патриотизм, и очень радовался этому Иван Григорьевич: вспомнила родина про своего самоотверженного борца, призвала под знамёна. Вот оно, Отечество в опасности: не было митинга «Единой России», на котором бы не видели Ивана Григорьевича. В первых рядах, активного, обязательно с плакатом или транспарантом, иногда самодельным.
Деньги, конечно, платили. Иван Григорьевич кривился, но деньги брал. Во-первых, потому что деньги были действительно очень нужны - он был совсем бедный. А во-вторых потому, что если тебе за твои искренние взгляды и убеждения ещё и хотят заплатить - чего же не взять? Не западло, доказано фимой_психопадтом, фрицморгеном и многими другими, менее известными в блогосфере.
Но каждый раз, когда он стоял к куратору за денежкой, он очень хотел, чтобы тот прочитал его в глазах, что вот он-то, Иван Григорьевич - искренне, он бы и за так тут стоял бы, и орал бы, и держал бы транспарант, понимаете?!
Куратору было совершенно пофиг на глаза Ивана Григорьевича и его рефлексии: с таким же успехом тот мог бы гипнотизировать банкомат. Куратор вообще профессионально избегал смотреть в глаза, даже когда обращался непосредственно к человеку, взгляды не попадали друг в друга. Особенность всех жуликов и пройдох, профессиональная деформация из-за постоянного вранья, умышленного и непроизвольного.
...В то роковое зимнее утро всё как-то пошло наперекосяк с самого начала. Во-первых, сбор был срочным: оппозиция (проклятые гомосеки с либерастами!) затеяла какой-то флешмоб, и нужно было быстренько-быстренько сформировать симметричный ответ. Но в чём именно заключался флеш-моб - толи кураторы сами не знали, толи не хотели говорить им, митингующей массовке, собранной по свистку. И все топтались на морозе на точке сбора, не имея вообще никакого понятия, что дальше и куда.
- Говорят, сегодня по тысяче заплатят. За срочность! - обратился к Шубину перетаптывающийся рядом мужчина с лицом явного дегенерата. Шубин высокомерно отвернулся: разговоры о деньгах оскорбляли его. Умом он понимал, что таких, как он - всего трое, из них двое - Путин и Медведев, и на митинг они пойдут врядли, а одиночный пикет из Шубина - никак не митинг в противовес оппозиции, хоть какой из него флеш-моб устраивай. И потому организаторы вынуждены включать материальный стимул, чтоб всем довольные люди, сторонники победившей партии вот-вот победящего всех президента выперлись на мороз. Но сердцу не прикажешь, и эта материальная составляющая всё равно резала неприятным осадком.
Наконец, вышли кураторы. Первый был с простым лицом, мощными трудовыми руками, - Кузнец, прозвал его про себя Шубин, хотя конечно же к кузнечному ремеслу человек не имел никакого отношения. Второй типчик был противен Шубину: холёный, стильно одетый в наверняка брендовые дорогие шмотки, весь такой утончённый, в модных очках в золотой оправе, правильный и успешный, наверняка образованный, умник, пидарасина, блядь! - раздражённо закончил осмотр Шубин. Говорить, однако, начал именно Холёный, и неожиданно довольно низким, хрипловатым голосом, что странным образом примирило его с Иваном Григорьевичем.
Из речи стало ясно, что оппозиция свой флеш-моб слила. Что ничего у них не вышло (это было встречено громким смехом и одобрительным гулом в толпе), что «мы их сделали, в очередной раз сделали, и ещё сделаем, и будем делать всегда, везде!» (мощный одобрительный гул в толпе, редкие аплодисменты).
Затем очкарик сообщил, что сегодня здесь на площади собрались истинные патриоты, и пусть продажные либерасты и обсератели родины не врут, что тут кому-то платят деньги за то, что ходят на митинги, и вот пожалуйста, могут убедиться, что в отличие от оппозиции гнусной вот здесь - соль и цвет нации, плоть от крайней плоти трудового народа - собрались на митинг в непогоду как один и совершенно забесплатно.
Тут толпа загудела странно. Шубин бы не сказал, что одобрительно. Но с какой-то злобной весёлостью и нескрываемым разочарованием. Опытным глазом Шубин вначале выступления насчитал порядка трёхсот человек. Как только стало понятно, что денег не будет, люди стали исчезать. Причём не видно было, чтобы кто-то отделялся от толпы, уходил. По-прежнему реяли розданные Кузнецом транспаранты, а толпа редела, словно люди таяли в воздухе!
А он даже обрадовался. Наконец-то! В чистом виде патриотизм и любовь к родине, без дурацкой примеси поганых денежных знаков! Про себя решил, что будет стоять, даже если останется один.
Но один он не остался: человек 50-70 усиленно позировали на камеру телевидения, и он был в их числе. Холёный очкарик закончил свою речь тем, что надо, мол, продержаться ещё час, и тогда всё будет ок, и они с Кузнецом удалились, как заметил Шубин, на территорию ближайшей стройки, где скрылись в одной из бытовок, временно видать переоборудованной под ихний штаб.
Когда всё кончилось, неведомая сила повлекла Ивана Григорьевича к той бытовке. У него не было транспаранта, и не было никакой нужды или повода идти туда. Но он пошёл.
...Постучал робко в дверь. Открыл Кузнец, распахнул таким образом, чтобы всё, что внутри - закрывал бы он сам, и ничего не видно. Дыхнул на Ивана Григорьевича дыханием только что пропустившего пару рюмок под обильную закуску человека, рыкнул неприветливо:
- Чего надо?
- Я спросить хотел, когда и где следующий митинг планируется? - зачастил Иван Григорьевич первое, что пришло ему в голову, почему-то сильно разволновавшись. Кузнец слегка посветлел лицом, бросил сурово-равнодушно:
- Уточняй в местном партийном отделении. Там сообщат... - и закрыл дверь. Но не плотно.
...И всё нутро Шубина завыло: «Уходи! Нельзя!», а советское воспитание, давно забытые благоглупости, вякало откуда-то из дальних пластов сознания: «Подслушивать нехорошо!» - а Шубин всё равно остался. Так и застыл в неудобной позе вопрошающего, не в силах разогнуться, боясь пошевелиться.
Говорил Кузнец.
- Блядь, ненавижу это быдло. Не, ну ты видал? Сторонники ебучие. Мало того, что пришло полтора придурка, так ещё и разбежались сразу все, как только просекли, что без бабла сегодня останутся.
- Арсений, прекрати! - вежливо вступил Холёный (Шубин узнал по голосу). - Всё нормально, это ж хорошо. Нормальные люди. Ты ведь тоже не за идею тут в организаторах маешься, правильно? - оба засмеялись. - Да и осталось тоже дохуя. Я, признаться, думал, что их меньше будет...
- Да одни идиоты остались! Ты видел? Я не знаю, Костян картинку снимет, смонтирует - посмотрят люди, скажут: йоптвою, ну и фрики, блядь, за путена...
- Да похуй. Умные и так знают, какие фрики за путена, безо всякой картинки. А дураки только обрадуются, своих увидя.
- Опять бабка эта приходила, пизда, блядь! Вообще крышняк у ней слетел, каждый раз хочет мне рассказать, как полезно уринотерапией лечиться, кусок старой б... - и тут Кузнец загнул такое многоэтажное ругательство, что даже Шубин почувствовал некоторую неловкость, хотя, заводчанин со стажем, он матом не ругался, он им разговаривал.
А Холёный ржал до слёз с рассказа про бабку. Заржал в итоге и Кузнец. Потом они выпили.
- С баблосами ты хорошо придумал... - сказал, жуя что-то, Арсений-Кузнец.
- Угу. А вот теперь послушай меня, мой дорогой коллега. - начал Холёный. - Эти странные люди, которые остались забесплатно, все, вплоть до этого мудака, что только что интересовался следующим митингом - прекрасные люди! Нам с тобой, да и всем остальным, их надо любить, тетюшкать и нежить, а не ненавидеть или ругаться, как ты это делаешь. Потому что они - патриоты! А я очень люблю патриотов. А ты? - Арсений пробормотал что-то невразумительное. Холёный продолжал:
- Патриоты у нас - это такое особое сословие людей. В мирное время их наёбывают все, кто не ленивый, и в первую очередь и больше всех - та власть, за которую они и патриотничают. Но не только, просто власть с них получает основные лулзы. Другие имеют с них бабло (вот как мы с тобой сейчас, например), третьи набирают политические очки, обещая им хуйню всякую, типа великой россии, четвёртые упражняются в мастерстве дискуссии, используя их как каратисты - макивару, для отработки ударов. И так далее.
- Если бы их не было, их бы следовало придумать. Ни одно общество не может жить без этой прослойки, мне кажется. И уж наше - точно. Это всё равно, что изъять звено из пищевой цепи. Убери комаров - подохнут лягушки, за лягушками какие-нибудь аисты с цаплями накернятся, и без того занесённые в красную книгу, глядь - и пиздец экологии целого региона. Так и здесь: патриоты выглядят дебилами? Ну да, не сенеки. Комары тоже противны, хуле там. Уринотерапией бабка лечится, говоришь? Ну и чо? А только если бы таких бабок не было или они были бы чуть умней - хуй бы мы с тобой щас полляма на двоих пилили бы. Понял?
- В военное же время патриоты воистину бесценны. - продолжал, распаляясь, Холёный. - Не дай Бог, конечно, нам войны, но именно они, эти люди, молодые и старые, первыми идут безропотно затыкать своими телами прорехи в образовании корыстных трусоватых полководцев. И ничего не требуют взамен. Идут с песней, массово, гордясь собой, добровольно. Да им цены нет! Ибо если бы не было их - дыры-то с прорехами никуда бы не делись, и затыкать их пришлось бы кем-то другим, кто не мечтает вот так вот взять и умереть за родину. И не исключено, что нами... Кстати, заградотряды и всякие аналогичные прелести во время Великой Отечественной войны как раз и появились, когда закончились вот эти вот... такие. Ну или с ними стали наблюдаться некоторые перебои в поставке их к передовой, уж прости мне мой цинизм, друг Арсений.
- Так что нет у тебя никаких поводов их ненавидеть, Арсений. Они тебе только хорошее приносят. Как может пастух ненавидеть своих овец? Странно мне это. Их пожалеть надо. В массе своей это люди очень одинокие. Их никто никогда не любил, они никого никогда не любили. Но главное даже не это, а то, что эти люди не могут снизойти до отлаживания бытовых подробностей своей жизни, но очень мечтают осчастливить всё человечество. Живут в говне, но мечтают сдохнуть за счастье всех народов или хотя бы положить жизнь на алтарь светлого будущего своей вонючей родины. Вон этот, пеньтюх, блядь, - небось ремонт в своей квартире нормальный сделать не в состоянии, а таки интересуется, когда следующий митинг. Важно ему, понимаешь. Отечество в опасности! Жалко их. Больше всего они ненавидят мещанство и быт, презирают мелких лавочников и малый бизнес вообще (основу экономик западной европы, например), но если завтра скажешь им - полетели нахуй на Марс, обратно не вернётся никто, вы все сгорите через пять лет где-нить на подступах к нему, умрёте мучительнейшей и жуткой смертью, но сможете внести неоценимый вклад в науку и в научную славу своей родины - от добровольцев отбоя не будет, отвечаю!
- Так что радуйся, Арсений, что не все больны этой болезнью - патриотизмом, считай бабки, давай мою долю, и - да пребудет жалость в твоём сердце к этим заблудшим баранам, и да благословен будет тот, кто придумал этот мир таким, какой он есть! - закончил свой эмоциональный монолог Холёный. Оба засмеялись...
...Иван Григорьевич Шубин шёл, покачиваясь, будто пьяный. Этот подслушанный случайно разговор двух молодых, циничных и слегка выпивших людей, не предназначавшийся для его немолодых ушей, - перепахал его, перевернул, вытряхнул наизнанку, выбил и выкинул из него весь ливер. Весь его внутренний мир, который до этого казался Ивану Григорьевичу вместилищем вселенской красоты, стал похож на разбившийся калейдоскоп: волшебство кончилось, остались лишь цветные стекляшки и резаная бумага.
По улице шёл глубокий старик, потративший за несколько минут 30 лет своей жизни.
Кололо в боку, и было так тяжело в душе, словно огромный камень прижал что-то внутри, самое ценное. Когда боль стала невыносимой, Иван Григорьевич остановился, взялся рукой за стену, и стиснув зубы, тихонечко завыл по-собачьи.
Самое отвратительное было то, что как не хотелось Ивану Григорьевичу наброситься и разорвать на части молодых подонков, как не виделись ему в каком-то уже бреду некие мотоциклетки с пулемётами, расстреливающие этих молодых, изумлённые и бледные лица последних, летящие из их карманов деньги, (и почему-то мерещился рядом Сталин в костюме генералиссимуса) - а понимал он самой далёкой точкой сознания, что всё сказанное этим Холёным - убийственная, но правда!
Едва дойдя до своей обшарпанной коммуналки, Иван Григорьевич огляделся вокруг новым взглядом, и убедившись, что соседи в отсутствии, - заплакал навзрыд, сползая по стене. В голове крутилась одна мысль: «Даже с ремонтом угадал, подлец!»
...Позже боль отпустила. Шубин поднялся с непривычным ощущением лёгкости, от пустоты внутри. Патриот в нём был мёртв. В нём вообще всё было мертво. Посмотрел на себя в зеркало - стал похож на сушёный гриб: вроде бы тот же гриб, что и обычный, но не тот. Усмехнулся зло: кончено. Нету больше патриота Шубина, Ивана Григорьевича! Был, да вышел. Сразу весь. Тяжело, болезненно. Но уж как получилось.
Из зеркала смотрел новый Шубин, и был этот человек са-авсем не похож на прежнего Ивана Григорьевича!
* * *
...Больше Шубин ни на какие митинги никогда не ходил.
Мораль сей басни такова - всем патриоты нужны, как......пушечное мясо. 
