Из книги В. Дамье "Забытый Интернационал": Изменением самого положения рабочих в структуре индустриального производства. Вплоть до 1890-х - 1900-х гг. его организация не доходила в целом до такого уровня специализации, который позволял осуществить разделение трудового процесса на дробные операции. Для труда рабочих индустриальных предприятий была характерна известная целостность. В этом отношении он был близок к труду ремесленников, от которых фабричные работники унаследовали психологию и этику автономии, независимости. Они обладали комплексными производственными знаниями в своей специальности, в сфере организации их труда, распределения рабочего времени и т.д. Все это способствовало формированию у них представлений о возможности рабочего контроля над производством в целом, производственного и общественного самоуправления[i].
Очередной переворот в производстве, начавшийся на рубеже XIX и XX столетий (освоение новых источников энергии, все большее использование электричества и моторов внутреннего сгорания), вызвал изменения в соотношении различных отраслей индустрии и появление новых. Широкое внедрение технических инноваций привело к сдвигам в производственных процессах, в условиях труда и жизни работников. Рабочий класс все больше концентрировался в городах в гомогенных кварталах и районах, что укрепляло классовое сознание и чувство солидарности между наемными тружениками. При стремительном росте прибылей предпринимателей почти повсюду наблюдались стагнация или даже сокращение реальных заработков. Технические и организационные изменения на производстве подрывали профессиональные ремесленные навыки работников. Внедрение механических и электрических деталей, машин и операций разлагали труд на части, что вело к деквалификации рабочих, к тому, что они все меньше представляли себе процесс своего труда в целом и соответственно утрачивали возможность его контролировать. Новые методы организации работы и менеджмента (прямой наем всех работников, сдельщина, система премий, модели внутреннего стимулирования и внедрение внутрифабричной иерархии) позволяли предпринимателям и администрации интенсифицировать производственный процесс, увеличивая нагрузку на трудящихся и их рабочее время...
(В 20-е - 30-е годы)
Работа и жизнь становились все более тяжелыми. Старые общественные связи, общинная и соседская взаимопомощь, унаследованные от ремесленничества традиции трудового творчества стремительно растворялись в анонимном, безликом сером мареве гигантских городов-спрутов, где помысли и поступки диктовались «желтым дьяволом» наживы. К ужасу того, что русский поэт Александр Блок назвал «всеевропейской желтой пылью», прибавлялось порабощение человека Машиной. Техника отнюдь не становилась инструментом освобождения человека, как это предрекали марксисты. Она превращалась в еще одно – и притом мощнейшее и отупляющее – орудие угнетения: с ее помощью можно было подчинить хозяевам и взять под контроль каждую минуту и без того продолжительного и напряженного рабочего дня, принудить работника с максимальной эффективностью, без остатка отдавать производству каждый жест, каждое движение, каждый миг. Ритмы человеческой жизни приводились в унисон с тактом Индустриальной Машины.
Не выдержавших напряжения выбрасывали на обочину. «Придя утром на работу и став у станка, никто не мог быть уверен, – не его ли очередь сегодня, – описывал польский писатель Бруно Ясенский труд на автомобильном заводе во Франции. – Четыреста беспокойных пар глаз, как собаки по следу, бежали по пятам мастера, медленно, словно в раздумье, прохаживавшегося между станками, и старательно избегали встречи с его скользящим взглядом. Четыреста человек, сгорбившись над станками, будто желая стать еще меньше, серее, незаметнее, в лихорадочной погоне рук наматывали секунды на раскаленные быстротою станки, и заплетающиеся пальцы лепетали: «я быстрее всех!», «не я ведь! не я!».
Но человек – не машина. Сокращение рабочего времени, увеличение зарплаты и снижение трудовой нагрузки были не столько вопросом раздела общественного пирога, сколько почти что вопросом выживания. Но когда настроенные на немедленную борьбу работники шли в «свой» профсоюз и требовали бастовать, лидеры, жившие на профвзносы, встречали их рассуждениями об общей стратегии и недопустимости изолированных выступлений, не санкционированных руководством. А когда рядовые рабочие говорили о революции, лидеры «их» партий призывали их подождать до тех пор, пока социал-демократы не одержат победу на парламентских выборах и не добьются проведения реформ, сокращения рабочего времени, введения пособий, пенсий и отпусков...
Конгресс МАТ 1928
Главной темой конгресса 1928 г. стал вопрос о новейших технологических сдвигах, изменении форм капиталистической организации хозяйства и действиях трудящихся. Этому были посвящены доклады Роккера о рационализации и Юара о 6-часовом рабочем дне.
Секретарь МАТ Роккер, признанный авторитет анархо-синдикалистского движения в вопросах теории, предложил всесторонний анализ нового этапа развития индустриального общества, начиная с технологических сдвигов и заканчивая изменением методов хозяйствования и труда, а также соотношения социальных сил. Он подчеркнул, что капитализм оправился от послевоенного кризиса и оказался прочнее, устойчивее, чем многие полагали и, в свою очередь, воспользовавшись «обуржуазиванием рабочего движения» и его превращением в «неотъемлемую составную часть» существующего строя, перешел в контратаку. Это не означает, что капиталистическая экономика не сталкивается с кризисными явлениями, но это не «смертельный» и даже не «международный хозяйственный» кризис, а усилившийся кризис «перепроизводства», то есть разрыва между производством и покупательной способностью масс. В попытке решить проблемы за счет трудящихся, а также реагируя на усиление мировой конкуренции и сдвиги в мировом хозяйстве (увеличение мощи США в ущерб Европе, увеличение роли «пробуждающейся» Азии и т.д.), капитализм «вступил в новую фазу своего развития, воздействие которого на общее положение трудящихся должно быть еще более угрожающим, чем все его формы в прошлом...».
Производимая технологическая и организационно-производственная перестройка и получила наименование «рационализации», причем этот процесс захватил весь мир и наиболее заметен на примере повсеместного внедрения «научной организации труда» (системы Тейлора) и фордистского конвейерного производства. Роккер выделил три основных проявления этой рационализации: «1) Образование промышленных картелей и трестов с целью упрощения общего процесса производства в отдельных отраслях и установления единых цен. 2) Самая далеко идущая и глубокая механизация процесса труда с применением всех возможных технических вспомогательных средств. 3) Планомерное приспособление тела и разума к ритму машины и движению конвейера».
Анархо-синдикалистский теоретик рассматривал происходящее, как переход от «свободной конкуренции» к «монополистической стратегии», которая «с помощью национального и интернационального трестирования стремится избавиться от любой конкуренции, чтобы повсюду диктовать цены». Результатом этих процессов становились рост цен и прибылей предпринимателей в сравнении с заработками работников и усиление бремени, ложащегося на рабочих и на потребителей, рост безработицы, которая стала длительным явлением. «...Машину из плоти и крови можно побудить к большей производительности лишь за счет здоровья и сроков ее исправного использования..., – утверждал Роккер. – Работник, принуждаемый рационализацией к более высокой производительности, но ограничиваемый в своей покупательной способности продолжительным рабочим временем и низкими заработками, становится здесь настоящей жертвой капиталистического каннибализма, который сегодня, благодаря своим новым методам, быстрее изнашивает его и скорее, чем прежде, выбрасывает на свалку».
Роккер развил традиционную анархо-коммунистическую критику марксистского экономизма и продуктивизма, то есть представления о прогрессе как непрерывном росте производства, разделения труда, механизации, централизации и концентрации экономики как о процессе, неизбежно и закономерно ведущем к социализму. Он резко отверг утверждения большинства социал-демократов и коммунистов, которые утверждали, что новые технологические и организационные сдвиги приближают человечество к новому свободному обществу, основанному на изобилии. «Нам хотят доказать, – возмущался Роккер, – что только посредством гигантского развития производительности будут созданы действительные гарантии для возможности практического осуществления социализма... Разве социализм и в самом деле всего лишь вопрос желудка, как его часто именуют?... Разве социализм не является также великой психологической проблемой, решение которой для общественного развития имеет куда более важное и решающее значение, чем все технические формы хозяйства?»
Роккер сетовал на то, что «современное человечество» настолько «сильно находится в плену марксистских представлений о неизбежности», что видит повсюду только экономическую необходимость и «историческую миссию» и не понимает «глубокие духовные проблемы социализма». «Лишь так можно понять, каким образом сегодня в самых чудовищных наростах капиталистической системы надеются увидеть необходимые предпосылки для прихода социализма...». Он настаивал на том, что «преувеличенная и односторонняя индустриализация хозяйства в соединении с доведенным до предела разделением труда, которое как раз и находит свое наиболее совершенное выражение в нынешней рационализации, в духовном отношении не имеет ничего общего с социализмом, но представляет собой лишь более развитый метод эксплуатации людей, являющийся столь же бездушным, сколь и бесчеловечным. В этих методах современного капиталистического развития можно в лучшем случае увидеть предпосылки грядущего государственного капитализма, худшей из форм любой эксплуатации...»[vi].
Социализм, по мнению Роккера, – это принципиально иное общество, в центре которого находится человек, а не экономика, и ведут к нему совершенно другие дороги. Трудящиеся должны понять, писал он, «что путь к социализму ведет не через постоянное увеличение производительности каждого и производства в целом. В конце концов, не человек существует для экономики, а экономика должна быть для него лишь средством сделать свою жизнь более свободной и приятной. Именно в этом одна из важнейших предпосылок социалистического мышления».
«Речь идет не о том, чтобы все больше сокращать необходимый труд каждого отдельного человека с помощью постоянно растущего технического развития, которое низводит человека до роли простой машины», если человек по-прежнему воспринимает работу как «тяжелую повинность» и «невыносимое рабство», - восклицал он. В противовес этому Роккер напоминал о высказанной Фурье идее «привлекательности труда», о труде, доставляющем радость и удовольствие, как о непременном принципе свободного социализма. Он страстно осуждал «механизацию» человека, которая, по его мнению, ведет только к деградации человеческой личности и рабству: «Рационализация - это систематически рассчитанное соревнование между машиной из плоти и крови и машиной из стали и железа, приносящих доходы только и исключительно в карман предпринимателей. Конвейерный труд и самое рафинированное использование каждого движения мускулов превращают работника в простой автомат, который утратил всякий смысл выполняемой им работы и должен платить своим здоровьем и своей жизнью за самую отвратительную деградацию своего человеческого существа. Современные методы труда отупляют разум и разрушают здоровье физически; они становятся непосредственной причиной полной дегенерации производящих классов...». Из его анализа вытекал мрачный вывод-пророчество: «Капитализм в его нынешней форме превращается во все большую опасность для всей человеческой расы...».
В качестве альтернативы Роккер вновь выдвигал рекомендации, предлагавшиеся за десятилетия до этого анархо-коммунистической «классикой» Кропоткина - преодоление индустриалистского разделения труда и соответствующей формы организации производства: «Нет, не прогрессирующее разделение труда и рационализация за счет физической и умственной деградации человека, а интеграция труда, децентрализация промышленности, соединение индустрии и сельского хозяйства и всестороннее развитие человека..., – такова... основа и предпосылка практического и конструктивного социализма. И этим уже задано наше принципиальное отношение к рационализации», – подытоживал он.
Однако негативное воздействие происходивших процессов, с точки зрения Роккера, не ограничивалось только экономической, социальной и духовной сферами. Они распространялись и на политическую организацию. «Реакционной тенденции в современной экономике», переходу от «старого частного капитализма» к «коллективному капитализму в форме трестов и картелей» соответствовал, по мнению секретаря МАТ, и переход к политической реакции, к отказу от парламентских режимов и почти повсеместному переходу к диктатурам, будь то в фашистском или ином обличье.
Докладчик призвал трудящихся преодолеть пассивность и фатализм, оказать сопротивление реакции, которая наступала по всему фронту. «Сегодня, в эпоху коллективного капитализма, под знаком национальных и интернациональных картелей предпринимателей рабочему классу нужны совершенно иная установка духа и, прежде всего, совершенно иные методы в его борьбе, нежели те, к которым он прибегал раньше», - полагал он.
Прежде всего, трудящимся следовало осознать непримиримость и несовместимость своих интересов с интересами «их» государства и предпринимателей и преследовать свои собственные цели. Попытка поддержать власти и имущие классы «своей» страны в надежде извлечь выгоды из конкурентоспособности «своей» национальной экономики обречена на провал, предупреждал Роккер. Полностью бессильными, по его словам, становятся традиционные реформистские методы с их упованием на парламентаризм, партийную политику, социальное законодательство, трудовой арбитраж и т.д. Все это лишь сковывает рабочим руки, навязывает им невыгодные решения и отдаляет освобождение. Далее, недостаточными оказываются прежние, частичные забастовки и даже стачки, ограниченные рамками отдельных стран, поскольку предприниматели, объединенные в транснациональные картели, легко могут сорвать борьбу, используя капитал, производственные мощности и рабочую силу в иных государствах. Отсюда вытекала необходимость международного объединения и международной борьбы трудящихся. Роккер говорил также о необходимости преодоления их раскола на отдельные группы, касты и категории, в особенности, о привлечении «рабочих умственного труда» – техников, служащих и т.д. Наконец, в качестве практической меры, он предлагал борьбу за сокращение рабочего времени и более равномерное распределение работы, так чтобы ее имели все.
В том же ключе, что и доклад Роккера, было выдержано выступление Юара. «Рационализация принуждает работника развивать лишь одну из сторон своих физических способностей до крайнего преувеличения в ущерб его умственным способностям..., – подчеркивал он - Таким образом, рационализация пагубна для работника», разрушает его личность[xii]. Основное внимание в его докладе было уделено задачам и перспективам борьбы за установление 6-часового рабочего дня как средства смягчить воздействие рационализации и безработицы.
(Конгресс 1931)
Роккер доказывал, что работник – это не просто наемный раб, ему следует стать ответственным производителем в хозяйственной системе, ориентированной на человеческие потребности. Не возражая против техники как таковой, он предостерег от восторгов в отношении рационализации. «Порча продуктов питания и халтурные изделия – это социальное самоубийство..., – настаивал он. – Даже один час бесчеловечной и бессмысленной работы в день может превратить человека в идиота. При капитализме человек с помощью рационализации становится машиной... Вопрос стоит так: человек или производство». Именно человек «должен быть поставлен в центр наших требований». Роккер обращал внимание на то, что «механизированный» работник не в состоянии понимать производство и управлять им. Он предупредил: «Если рационализация труда продолжится в нынешней форме еще 50 лет, любая надежда на социализм исчезнет».
Анархо-синдикализм как направление в рабочем движении и одновременно – как массовая форма анархизма стал продолжением традиции антиавторитарного крыла Первого Интернационала, которое обычно связывают с именем Михаила Бакунина и его соратников. Он появился и обрел силу на изломе времен, в период глубоких социальных, экономических и политических перемен – в первые десятилетия ХХ века. В странах, образовывавших «центр» мировой индустриально-капиталистической системы, происходил переход к развитому индустриальному обществу, а на «периферии» и «полупериферии» еще только разворачивался процесс индустриализации. Стремительные общественные изменения нередко оказывались весьма болезненными для трудящихся, принуждая их оставлять традиционные занятия и образ жизни и отправляться работать на фабрики, зачастую в тяжелых условиях. Бывшие сельские труженики отрывались от привычной, веками устоявшейся среды, а некогда квалифицированные рабочие-ремесленники страдали от все более узкой специализации и деквалификации труда. Сознание людей тяжело переносило растущее отчуждение и атомизацию человеческой личности в возникавшем «массовом обществе».
Рабочее движение возникло, в значительной мере, как сила, альтернативная по отношению к индустриально-капиталистической системе. Как замечал итальянский социолог Марко Ревелли, оно и «современное государство при своем возникновении противостояли друг другу, как противоположности». Конечно, это противопоставление могло выглядеть по-разному, более (как в случае с английскими луддитами, которые сопротивлялись внедрению фабричной системы) или менее радикально (в виде рабочих обществ взаимопомощи, взявших на себя регулирование социальной сферы). Но почти всегда это «раннее» движение трудящихся опиралось на еще сохранявшийся от доиндустриальных, ремесленно-цеховых времен дух независимости, общинности и коллективизма, который противостоял фабричному деспотизму. Разделение труда еще не доходило до тейлористской фрагментации, и квалифицированным трудящимся, хорошо представлявшим себе свою работу, ее ход и цели, вполне доступна была мысль о том, что они сами могут контролировать развитие производства. С другой стороны, государственные механизмы социальной интеграции еще не получили достаточного развития, социальная сфера почти полностью контролировалась институтами и организациями движения трудящихся (ассоциациями, синдикатами, «биржами труда» и т.д.), которые нередко рассматривались как основа для возможной самоуправленческой альтернативы. Именно на этой основе сложилось массовое революционно-синдикалистское и анархо-синдикалистское рабочее движение.
В общественных реалиях того времени имелось устойчивое место для радикальных социальных течений, которые выступали – в той или иной мере – за устранение, демонтаж или радикальное преобразование индустриально-капиталистической системы. Хотя большинство революционных синдикалистов и анархистов отнюдь не были свободны от определенных индустриалистско-прогрессистских мифов и представлений, все же их общественный проект был в целом ориентирован на разрыв с системой и замену ее новым общественным устройством на основе самоуправления и принятия решений путем согласования, «снизу вверх».
Эти взгляды во многом совпадали в тот период с настроениями рабочей массы. Американский социальный исследователь Мюррей Букчин отметил некоторые основные черты этого «пролетарского социализма» эпохи до Второй мировой войны: «С одной стороны, он происходит из превращения капитализмом многих в основном автономных ремесленников в индустриальных рабочих во взрывные годы промышленной революции. С другой, на него как на движение – помимо всех теорий – оказало влияние его происхождение из сел и маленьких городов, особенно пролетаризация крестьянства... То, что эти докапиталистические культуры с их связанными с природой ритмами и ценностями были перенесены в промышленные города, имеет решающее значение для объяснения характера их недовольства и радикализма... Эта сельская подоплека породила очень сложную мозаику взглядов, ценностей и соотношений между доиндустриальными и индустриальными культурами, которая зажигала в мужчинах и женщинах... неугасимый, почти апокалиптический огонь... Пролетариат конца ХIХ – начала ХХ вв. был совершенно особым социальным явлением. Эти люди были деклассированными [не люмпенизированными, но именно воспринимающими себя как нечто чуждое, «иное», – В.Д.] по своему мышлению, спонтанными по природной естественности своего поведения; они были ожесточены утратой своей автономии и формировались под влиянием ценностей утерянного ремесленничества, любви к земле и общинной солидарности. Отсюда шел сильный революционный дух, поднимавшийся в рабочем движении».
Мы проследили историю революционно-синдикалистского и анархо-синдикалистского движения в мире в первой половине ХХ века и можем теперь сделать обоснованный вывод о том, что его нельзя рассматривать как какое-либо незначительное, маргинальное явление, как экстравагантные выходки «экстремистских группировок» или выдумки салонных интеллектуалов. Это было движение с прочными и крепкими социальными корнями, которому удалось не только увлечь сотни тысяч или миллионы наемных работников, но и наложить временами решающий отпечаток на ход исторических событий (особенно в революционные моменты). И все же оно не смогло повернуть руль истории в свою сторону. Конечно, стратегические и тактические ошибки участников, теоретическая неясность и неразработанность многих проблем, острое внутреннее противоборство в его рядах также сыграли свою роль. Но главное, как кажется, было не в этом. Что-то менялось в самом мире – быстро, часто даже неуловимо и незаметно для современников событий.
По мере завершения формирования основ индустриальной системы стали нарастать тенденции, создававшие благоприятные условия для большей интеграции трудящихся масс в существующую систему. Сюда следует отнести прежде всего углубление фабрично-индустриального разделения труда, соответствующую фрагментацию трудового процесса, размывание прежнего костяка квалифицированных «рабочих-ремесленников» за счет новых слоев работников, меньше ориентирующихся в процессе производства в целом.
Лишь немногие анархо-синдикалисты сознавали грозившую их движению опасность. К ним относился, к примеру, видный теоретик и многолетний секретарь анархо-синдикалистского Интернационала Рудольф Роккер, уже в 1931 г. предупреждавший о негативном влиянии рационализации капиталистического производства на рабочий радикализм. Действительно, как отмечают исследователи, начавшаяся с 1920-х гг. и бурно продолжавшаяся после Второй мировой войны автоматизация производственных процессов, символом которой стало широкое внедрение конвейерных методов, способствовала крайней специализации и раздроблению труда на частичные операции. Новый социальный тип «массового специализированного рабочего» не понимал смысла производства в целом и не выдвигал поэтому требований о целостном контроле над ним. Ось социального противоборства сместилась из сферы производства с ее проблемами содержания труда и независимости производителя в сферу распределения произведенного прибавочного продукта и потребления. Соответственно, наметился упадок тех течений в рабочем движении, которые выступали как альтернатива по отношению к индустриально-капиталистической системе и ориентировались именно на борьбу за контроль трудящимся над производством. Как заметил в этой связи Букчин, «резко изменились социальный состав, политическая культура, наследие и цель пролетариата... Рабочий класс полностью индустриализировался, а не радикализировался, как надеялись социалисты и анархо-синдикалисты».
(...)
В мучительных конвульсиях двух мировых войн, европейских революций и революционных выступлений 1920-х–1930-х гг. (последним здесь надо считать Испанскую революцию), в экономических кризисах и «фордистско-тейлористском перевороте» рождалось так называемое «социальное государство», взявшее на себя регулирование социальной и экономической сфер. Вторая мировая война, повторим, привела к укреплению института национального государства, ибо война с фашистскими державами велась во имя демократического государства и национальной независимости и требовала национального единства вместо классовой борьбы. После войны произошло окончательное утверждение модели «социального государства». Кейнсианская политика стимулирования платежеспособного спроса способствовала росту благосостояния трудящихся в развитых капиталистических странах, их заинтересованности в функционировании системы в целом и надеждам на удовлетворение их растущих потребительских притязаний в рамках модели «социального партнерства».
Пытаясь объяснить, как могло почти исчезнуть мощное общественное движение, «которое с начала века служило мотором любой рабочей борьбы» и пользовалось подчас преобладающей поддержкой в рабочей среде, известный исследователь аргентинского анархизма Освальдо Байер замечал: «Анархизм мог полагаться на большую массу бедняков, тогда как аргентинское общество являло картину общества, разделенного на эксплуататоров и эксплуатируемых без всяких нюансов, а лишенные каких бы то ни было прав трудящиеся были отданы на произвол всемогущего нанимателя. Но с тех пор, как государство приступило к распределению некоторых крох, чтобы система не рухнула, с тех пор, как трудящимся были предоставлены некоторые гарантии и фундаментальные законы, с тех пор, как государство, верный представитель капитала, начало вести переговоры с представителями трудящихся, анархизм уже не встречал подобающего отклика. Он сохранил свою незапятнанную позицию: никакого диалога, никаких соглашений. Но он натолкнулся на враждебность». Свою роль сыграли и распространившиеся иллюзии, связанные с большевизмом и «родиной трудящихся всего мира» – СССР: эйфория, последовавшая за Русской революцией, «выбила трудящихся из равновесия» и многие уставшие от непрерывного радикализма и упорной борьбы активисты «были соблазнены более легким, как казалось, путем большевизма».
Как бы то ни было, новые реалии, как отмечают исследователи, оставляли анархо-синдикалистским организациям «только три возможности, каждая из которых должна была иметь для них гибельные последствия. Движение могло: 1) продолжать придерживаться своих принципов – в этом случае оно подвергалось неминуемой маргинализации; 2) полностью сменить курс и приспособиться к новым условиям – в таком случае ему приходилось отказаться от синдикалистских принципов; 3) если обе эти возможности отпадали – самораспуститься или, что то же самое, войти в несиндикалистский профсоюз».
Действительно, вплоть до середины XX столетия рабочая культура являлась не просто одним из элементов гражданского общества, но и воспринимала себя как альтернативу существующему социуму, своего рода «предвосхищение» иного общественного устройства. Там, где она по тем или иным причинам была менее интегрирована в господствующие властно-политические отношения, она демонстрировала сильные тенденции к превращению в своего рода параллельное «контр-общество», которое охватывало жизнь человека с момента рождения и до самой его смерти. Так, даже в межвоенной Финляндии, где рабочее движение находилось под контролем весьма умеренных социал-демократов, но над трудящимися довлело поражение в жестокой гражданской войне 1918 г., существовала «отдельная от буржуазных организаций и все охватывающая сеть организаций рабочих. В 1920-х годах рабочие не только голосовали за свои партии, а также показывали пьесы, читали книги, занимались музыкой, покупали потребительские товары и депонировали деньги в своих отдельных предприятиях и организациях», – замечал финский социолог Ристо Алапуро. (33)
Еще сильнее эта тенденция была выражена в синдикалистском и анархистском рабочем движении. Индустриальные рабочие мира (ИРМ) на западном побережье США в начале XX в. объединяли своих членов (преимущественно иммигрантов, не имеющих постоянной занятости) в территориальные межпрофессиональные организации – «локалы», которые становились также центром общественной, культурной и интеллектуальной жизни. «Соединяя искусство и политику, западные группы ИРМ устраивали представления, сочиняли поэмы, песни, рисовали», пытаясь «анализировать мир с точки зрения рабочего класса» и «создали богатую культуру единства и разнообразия». (34)
В Испании или Аргентине дети трудящихся учились в либертарных школах; начав работать – вступали в анархо-синдикалистский профсоюз; проводили свободное время в культурных центрах, центрах самообразования, библиотеках, на театральных спектаклях или в кафе, созданных их движением; вместе с соседями-рабочими закупали продукты питания и вместе с ними боролись с произволом домовладельцев или попытками выселения из квартир. Профсоюз помогал им оказывать давление на предпринимателей, добиваясь трудоустройства в случае безработицы.
В случае необходимости такое высокоорганизованное гражданское общество было способно проводить настоящие широкомасштабные акции неповиновения. Историк анархистского движения Абель Пас следующим образом характеризует «сети взаимопомощи» трудящихся в Барселоне в условиях экономического кризиса 1930-х гг.: «Безработные рабочие не получали государственной поддержки. Таковая – даже если бы Испанское государство было в состоянии ее выплачивать, а оно этого не могло – была бы даже нежелательна, поскольку снижала бы боевую революционную силу и солидарность пролетариата… Первой боевой мерой, осуществленной летом 1933 г., стала стачка, в ходе которой жители отказывались платить за жилье, газ и электричество. Комитет экономической защиты НКТ и Федерации анархистов Иберии готовил эту стачку с 1931 г. Начали функционировать домовые, уличные и квартальные комитеты. Они решительно противостояли попыткам принудительного выселения… со стороны владельцев. Прежде всего, наготове были женщины и дети: там, где должны были осуществляться выселения, они противодействовали полиции и не давали выбрасывать съемщиков из их квартир.
Эти женские и детские комитеты выступали также с инициативой групповых походов в продовольственные магазины и «покупок взаймы»… Покупали только такие основные продукты, как картофель, макаронные изделия, масло, рис, бобы и т.д. и обещали вернуть долг – как только найдут работу…
В профсоюзах были образованы биржи труда… Безработным указывали места, которые им следовало занять. Предприниматели вначале возражали, что не нуждаются в работниках, и выбрасывали ищущих работу с фабрик. Но безработные садились у ворот фирм и проводили там целую неделю, по восемь часов в день. Когда в субботу должна была выплачиваться зарплата, они вставали в очередь рабочих и при их защите добивались выплаты им зарплаты за их «сидячую работу». В конце концов, буржуа уплачивали им их еженедельный оклад и говорили, чтобы те больше не попадались на глаза. Так оно и было – в следующий раз приходили уже не они, а другие рабочие.
Параллельно с этой борьбой проводил акцию «профсоюз безработных». Он посоветовал рабочим группами отправляться в рестораны и просто обедать там бесплатно…
Общей целью всех этих действий была всеобщая и постоянная мобилизация масс на основе всеобщей солидарности». (35) При этом анархо-синдикалисты выдвигали задачу не только организацию помощи нуждающимся (своего рода взаимопомощи, осуществляемой явочным порядком), но и развития нового сознания. «Только… создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем, независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции…, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов», – полагал теоретик аргентинской ФОРА Эмилио Лопес Аранго. (36) В ходе забастовок, организуемых анархистами и синдикалистами, нередко выдвигались не только чисто экономические, но и более «широкие» общественные требования. Так, во время стачки рабочих пекарен в Барселоне в 1923 г. бастующие требовали не повышения зарплаты, а улучшения качества хлеба. (37)
Действительно, анархо-синдикалистское рабочее движение воспринимало себя как носителя новой цивилизации, кардинально отличающейся от существующей, индустриально-капиталистической. При этом оно формировало самостоятельную идентичность, вплоть до таких характерных черт, как выработка собственных символов и иконографии, бытовых и похоронных ритуалов, праздников и песен, мифов, имен и даже пантеона героев и мучеников.
Рынок, «социальное государство» и «массовое общество»
В период между двумя мировыми войнами в обществах большинства стран наметились разительные изменения, которые оказали резкое влияние на соотношение гражданского общества, экономики и государства.
Для экономики развитого индустриального общества были характерны глубокая коммерциализация большинства отраслей и видов человеческой деятельности вместе с изменением облика производственных и трудовых отношений. По словам немецкого социолога Макса Вебера, произошла «замена внутренней приверженности привычным нравам и обычаям планомерным приспособлением к соображениям интереса». (38) Изменялась мотивация многих человеческих поступков. Если в доиндустриальный и раннеиндустриальный период деятельность в сфере воспроизводства и социальные связи между людьми (если речь не шла об их отношениях с государством или об их действиях в рамках системы наемного труда) осуществлялись преимущественно на безвозмездной основе самопроизводства, самопомощи и взаимопомощи, то широкое распространение коммерческих отношений привело к тому, что все больше человеческих потребностей стало удовлетворяться через рынок. Социальная сфера (взаимопомощь, медицина, образование, уход и т.д.), бывшая до тех пор прерогативой гражданского общества, все больше становилась объектом извлечения прибыли, то есть рыночной деятельности. Между тем, как справедливо замечал Горц, «монетаризация удовлетворения всех потребностей сама является мощным фактором социальной дезинтеграции». (39) Это признают даже некоторые теоретики экономического либерализма. Так, известный экономист Ф.А. фон Хайек заявлял, что отношения между людьми должны строиться не на принципах «братского товарищества», а на рыночных основах, и рынок призван стать единственным связующим звеном между людьми. Места для коллективов людей, связанных узами некоммерческой взаимопомощи он не видел и возражал против самого применения термина «общества» к современному положению. (40)
Наряду с широкой коммерциализацией, происходили глубокие изменения в самой системе организации производства. Внедрение новых индустриальных технологий (прежде всего, конвейерных и других методов «массового производства»), получивших название тейлоризма и фордизма, которое широко развернулось в межвоенный период, вело, в частности, к дальнейшей специализации труда, раздроблению его на мелкие, дробные операции и усложнению хозяйственного процесса. Работник все меньше мог представить себе смысл и цели своей работы, не говоря уже о функционировании экономики в целом. Соответственно, снижалась надежда на то, чтобы контролировать ход производства. Преобладающим социальным типом среди трудящихся стал т.н. «массовый рабочий», далекий от профессиональной квалификации ремесленной или раннеиндустриальной эпохи. Изменились и его чаяния: в рабочем движении произошло то, что известный социолог Зигмунт Бауман назвал «забвением истоков». Конфликты между трудом и капиталом все больше переносились из сферы производства (где борьба шла вокруг таких вопросов, как содержание труда и отстаивание остатков независимости производителя) в область распределения и потребления (перераспределения полученных прибылей). (41) В качестве орудия и инструмента такой политики рассматривалось государство. Оно, отмечал современный итальянский исследователь Марко Ревели, превращалось в «гаранта» распределения «прибавочного продукта, в соответствии с «терпимым» равновесием на основе общего соотношения сил между классами. Производители окончательно воздерживались от борьбы за «контроль над процессом производства, над собственным телом и душой», который составлял сердцевину прежнего «бунта профессий» против приведения их в соответствие с фабричной системой, в обмен на растущее участие в потреблении…». (42)
Прежнее радикально настроенное рабочее движение cо своими этосом и системой ценностей, основанной на противопоставлению ценностям индустриально-капиталистического общества, уступило место (не без ожесточенного противоборства, которое привело в ряде стан к острым конфликтам и подавлению революционных союзов трудящихся в Аргентине, Испании, США и др.) (43) крупным бюрократическим профсоюзам, организованным по тем же принципам, что и капиталистические корпорации, в значительной степени лишенным собственного лица и ограничивающимся выступлениями за повышение заработной платы. С другой стороны, размывание прежних социальных групп и стратификация преимущественно на основе критерия размера получаемых доходов знаменовали собой переход к новой модели фрагментированного и неструктурированного, т.н. «массового общества», которое состоит из отдельных, конкурирующих друг с другом на рынке индивидов. (44) Но такая разъединенность как раз и означает подрыв самого принципа гражданского общества, которое предполагает способность и возможность его членов (граждан) вести диалог и договариваться между собой о своих совместных действиях (принцип, который известный французский социальный мыслитель К.Касториадис называл «агорой», по аналогии с древнегреческим полисом).
Одним из следствий «массового общества» была растущая десолидаризация. Общественные структуры все меньше могли эффективно заниматься вопросами социальной сферы: взаимопомощью, поддержкой безработных, больных, «социально слабых», образования и культуры и т.д. Проявлением глубокого кризиса стало появление в межвоенный период мощных общественных движений тоталитарного типа, прежде всего, фашистских. Многие исследователи объясняли их возникновение именно распадом устоявшихся связей и тягой к их воссозданию. Иллюзию последнего и обеспечивали фашистские организации. (45)
Коммерциализация и широкое развитие индустрии услуг в XX веке стали экономической составляющей прогрессирующей атомизации общества. Но платные социальные услуги были доступны далеко не всем. В этих условиях государство принуждено было взять на себя осуществление социальных функций, без которых общество попросту перестало бы существовать.
Растущее вмешательство государства было вызвано, в том числе и необходимостью предотвратить полный распад социума. Оно стало «организовывать» солидарность вместо общества, которое уже не могло делать это в прежних масштабах. «…Государство является гарантом социального единства, – подчеркивается, например, в официозной брошюре, изданной «Французской организацией технического сотрудничества» и посольством Франции в России. – Оно не только обеспечивает для всех защиту со стороны закона, но и сокращает потенциальную нестабильность путем организации соответствующих режимов социальной защиты, а также оказывая поддержку наименее обеспеченным слоям населения за счет работы общественных служб и налоговых механизмов социального перераспределения. Сильного общества без активной солидарности не бывает. Государство представляет собой того необходимого «объединителя выражений солидарности», в котором должны олицетворять себя различные действующие лица гражданского общества». (46)
Как замечал уже упомянутый Горц, государство как институт отреагировало таким образом на «дефицит социальности», не давая «войне всех против всех» превратиться в общественную катастрофу. Начиная с периода после Великого кризиса конца 1920-х – начала 1930-х гг., но особенно после Второй мировой войны оно в большинстве стран взяло в свои руки социальные функции, которые «массовое общество» исполнять уже не могло. «Социальное государство», или «государство благосостояния» в этом смысле «следует понимать как эрзац общества. В отсутствие общества, способного к самоуправлению, оно… руководило экономическим ростом и функционированием рынка, институционализировало согласование компромисса между классами (перекрещенного в «социальное партнерство») и делало развитие экономической рациональности социально терпимым и материально приемлемым, благодаря тем ограничениям, которые это государство на нее налагало». (47)
В принципе, государство как бы «страховало» граждан (членов общества) от негативных (асоциальных, эгоистических) проявлений и тенденций рынка. Так, в Великобритании, где после Второй мировой войны была создана всеобъемлющая система гарантий, которая включала в себя пенсионное и социальное обеспечение, национальную службу здравоохранения, выплату пособий на детей и программы обеспечения занятости, говорили о социальной защите «от колыбели до могилы». (48) В ФРГ созданную систему страхования (пенсионного, медицинского и др.) и пособий (безработным, на детей, на обзаведение жильем и т.д.) нередко определяли как «социальную сеть», призванную страховать каждого члена общества от возможных рисков (49), как сеть, натянутая под канатом, страхует канатоходца.
«Сжавшееся» в новых условиях гражданское общество превращалось в организованного партнера государства и рынка, в участника своего рода диалога, в ходе которого согласовывались условия компромисса, основанного на перераспределении произведенных общественно значимых благ и услуг. Известный немецкий политолог Курт Зонтхаймер отмечал, что в послевоенном социуме господствует тенденция «добиваться улучшений или изменений статуса, прежде всего средствами отстаивания коллективных интересов, ориентированных на группы». (50) Профсоюзы служили теперь корпоративным органом, которым трудящиеся «делегировали» представительство своих «партикулярных» интересов в общем механизме поиска консенсуса. (51) Во многих странах были образованы трехсторонние институты, состоявшие из представителей государства, союзов предпринимателей и профсоюзов и обсуждавшие основные вопросы экономической и социальной политики. (52)
Однако уже в конце 1960-х и в 1970-х гг. выявилось, что система компромисса в рамках «социального государства» может успешно функционировать лишь в условиях стабильного экономического роста – такого, какой происходил в ведущих промышленных развитых странах в первые послевоенные десятилетия. Как только этот рост замедлился, борьба в обществе вокруг проблем распределения обострилась. Предприниматели, представители либеральных и консервативных политических кругов стали все громче сетовать на то, что политика «социального государства» неэффективна, ведет к росту инфляции и дефицита государственного бюджета, ослабляет экономику и ее конкурентоспособность, поощряет социальное «иждивенчество». (53) Иными словами, они утверждали, будто общество живет «не по средствам» и следует сузить систему социальных гарантий и предоставить больший простор свободной игре рыночных сил. (54) «Наша нынешняя социальная система, – суммировал различные критические доводы немецкий экономист Вольфрам Энгельс, издатель влиятельного органа деловых кругов «Виртшафтсвохе», – не умножает благосостояние. Она снижает его. Эта система бюрократизирует общество и не позволяет ему, таким образом, находить новые ответы на новые вызовы. Она угрожает демократии и, в конечном счете, даже существованию нашего народа». (55) Уже в 1970-х гг. многие правительства экономически развитых стран, столкнувшись с ростом бюджетного дефицита, приступили к замораживанию или сокращению расходов на социальные нужды (политике «красного карандаша»).
Но если промышленные круги волновала, в первую очередь, рыночная неэффективность и убыточность «социального государства», а точнее, недостаточность, с их точки зрения, получаемой ими при перераспределении доли «общественного пирога», то рядовых граждан все больше волновала именно бюрократическая неповоротливость созданных институтов и механизмов, их удаленность от общества и неспособность общества действенно контролировать их. Озабоченность положением выражали в 1950-е – 1960-е гг. не только некоторые социальные философы и аналитики, писавшие о формировании «властвующей элиты» из верхушек корпоративных организаций, о «тоталитарной эпохе» и «одномерном» обществе, «инволюции демократии» и т.д. (56)
(...)
В 1980-х и особенно в 1990-х гг. практически во всех странах мира произошел поворот к политике, получившей название «неолиберализма». В ее рамках развернулись широкомасштабная приватизация государственного сектора и сокращение прямого административного вмешательства в экономику, трудовые отношения и т.д. За передачей в частные руки государственных промышленных предприятий и банков последовал широкий допуск частного капитала в социальную сферу – общественные услуги, социальное страхование, медицину, образование и т.д. Одновременно сокращались государственные расходы на социальные нужды, что создавало ощущение «демонтажа социального государства». Официально европейские элиты продолжают провозглашать «социальное государство» одной из «европейских ценностей», но при этом подчеркивают необходимость его «реформирования» с тем, чтобы сделать экономику «старого континента» более конкурентоспособной в «глобализированном мире». Речь идет, в частности, о дальнейшем сокращении «социального государства» (гарантированных пособий, пенсий, выплат, субсидированных социальных услуг и др., продлении возраста выхода на пенсию) под флагом снижения государственных и общественных расходов, «солидарности между поколениями», развития конкуренции в области социальных и медицинских услуг, поощрения тяги к труду и предпринимательских усилий и борьбы с «уклонением от работы». (65) Образование, пенсионная система, социальное страхование все больше переводятся на коммерческую основу.
Практически во всех странах осуществляются примерно идентичные меры. По существу, происходит новое изменение соотношения между государством, рынком и гражданскими обществом: государство покидает ранее контролировавшиеся им социальные сферы и уступает место рынку, что способствует элитаризации и демонтажу этих сфер. Перипетии исторической эволюции положения гражданского общества можно проиллюстрировать на примере такой проблемы, как помощь нетрудоспособным и старикам. В XIX в. эту функцию исполняли почти исключительно органы гражданского общества: союзы и ассоциации рабочей и соседской взаимопомощи, созданные ими кассы, семья, а также учреждения церковных общин. В XX в. государство ввело обязательное социальное и пенсионное страхование, пособия выплачивались из специально созданных государственных фондов, которые пополнялись за счет взносов и налогов и управлялись централизованной бюрократией. Наконец, в конце XX – начале XXI вв. происходит приватизация пенсионных и страховых фондов. В результате последнего резко возрастает общественное неравенство в области доступа к указанным социальным услугам, а значительная часть населения, не обладающая достаточной платежеспособностью, попросту исключается из них. Ослабленное гражданское общество, в свою очередь, уже не в состоянии заполнить те сферы, откуда уходит государство.
В результате неолиберальных реформ по всему миру возникло состояние, охарактеризованное известным исследователем городской жизни Ричардом Сеннеттом как угроза «краха человека общественного». (66) Один из ведущих современных социологов Зигмунт Бауман назвал это «агорафобией» – тенденцией к сокращению общения и возможностей совместного обсуждения, в ходе которого вырабатываются общественные ценности и решения. Главным местом встречи между людьми, пишет он, становятся крупные торговые комплексы, спроектированные таким образом, чтобы у посетителей «не возникло желание остановиться, посмотреть друг на друга, задуматься, поразмыслить и поспорить о чем-то ином, кроме выставленных товаров – их времяпровождение обязательно должно приносить коммерческую выгоду...». (67)
Исследователи и общественные деятели обращают внимание на то, что размывание идеи и ценностей солидарности между людьми приобрело разрушительные и опасные масштабы. «В нашем обществе не хватает примеров для молодого поколения, мужчин и женщин, которые сознательно помогали бы другим, больным, старикам, нуждающимся в уходе. Пример нельзя заменить принуждением», – подчеркивал, например, уполномоченный по делам гражданской службы в Федеральном министерстве по делам женщин и молодежи ФРГ Дитер Хакклер. (68)
В межвоенный период возобладала модель «фордизма – тейлоризма», то есть разделения труда на мелкие специализированные операции, механизация труда, подчинение производителя машине и ее ритмам, становление массового производства. Психологическими последствиями стали растущее непонимание работниками смысла, цели и хода производственного процесса в целом и на своем предприятии, неверие в возможность контроля трудящегося над производством, представление о необходимости эффективного руководства со стороны государства и квалифицированного менеджмента, сокращение потенциала для движений за производственное и общественное самоуправление, растворение особой «рабочей культуры» с нормами и ценностями, альтернативными капитализму.
Складывание «массового», «атомизированного» общества (Х.Арендт) и порождаемый им феномен «бегства от свободы» (Э.Фромм). Распространение идей национализма и этатизма, отражающих тягу людей к новому «псевдо-сообществу».
И еще:
Возрастание роли государства в капиталистических странах в 20-х - 30-х гг. стало результатом происходивших технологических и социальных сдвигов. Начало широкого внедрения конвейеров и "фордистско-тейлористской" формы организации труда привели к резкому сокращению рабочих мест, массовому обнищанию, падению платежеспособного спроса и "великому кризису". Справиться с этими проблемами в рамках либерально-рыночной системы не удавалось. В условиях "атомизированного" общества государство вынуждено было взять на себя осуществление мер, без которых социум вообще перестал бы существовать как некое целое.
Государственно-административные нормы распространилось не только на сферы повседневной жизни, но и на экономику - посредством системы субсидий, налогов, регулирования цен и заработков, планирования и даже прямого огосударствления хозяйства. Заменяя собой "общественные и семейные связи солидарности, разрушенные товарными отношениями", государство образовало "необходимые рамки, которые не дают рыночной экономике закончиться коллективной катастрофой"
 |
 |
 |
 |
Дмитровский Форум V2
(18+) Во времена всеобщей лжи говорить правду — это экстремизм
О фордизме и не только.
Сообщений: 11
• Страница 1 из 1
О фордизме и не только.
frezer » Вт авг 06, 2013 22:55 pm
-
frezer - Супер Юзер
- Сообщения: 1146
- Зарегистрирован: Пн май 21, 2007 12:57 pm
- Откуда: Дмитров
Re: О фордизме и не только.
frezer » Вт авг 06, 2013 22:56 pm
Чуток ещё, но уже не знаю кто автор:
ФОРДИЗМ И ТОЙОТИЗМ
Система Тейлора отслужила свое
Тейлористская система “научного управления производством” была определяющей моделью организации труда в индустриальных странах на Западе и Востоке с начала века до 80-х гг. Название восходит к ее основателю - Фредерику Виндзору Тейлору (1856-1915). Он начал на рубеже столетий исследовать процесс труда рабочих на фабриках и в мастерских и установил, что с помощью разложения процесса труда на отдельные операции и его “научного” реструктурирования можно добиться более высокой производительности.
Осуществление этой системы организации труда по всему миру стало, однако, прежде всего реакцией капиталистов на возросшее влияние рабочих на производственный, которое мешало дальнейшему расширению производства и тем самым росту прибылей. Впервые эта новая система крайнего разделения труда была в полном объеме применена на конвейерах автомобилестроительных заводов Форда в США в 20-х гг. Поэтому для обозначения периода капиталистического развития вплоть до 70-х гг. принят также термин “фордизм”.
Характерными признаками тейлоризма, в различной мере выраженными в разных странах, являются: массовое производство стандартизированных потребительских благ как основа для относительно стабильного экономического роста, привязка рабочего класса к системе классового компромисса посредством массового потребления, высокая степень разделения труда и монотонности труда путем приспособления к машинным процессам, строгое организационное разделение планирования, подготовительных работ, изготовления и контроля над качеством, крайне иерархическая система контроля над рабочими, сдельная оплата в роли стимула.
Система в целом сопровождалась относительно высоким уровнем государственно-гарантированного социального обеспечения и столь же высокой степенью юридического оформления трудовых отношений. Кейнсианское “государство благосостояния” заботилось о сравнительно устойчивом росте экономики с помощью ориентированной на спрос политики регулирования и стимулирования высокого государственного спроса, прежде всего, в сфере вооружений. Профсоюзы регулярно договаривались в ходе переговоров с “работодателями” о тарифных соглашениях, которые гарантировали работающим почти постоянный рост доходов при медленном сокращении рабочего времени.
Кризис фордизма
В начале 70-х гг. стало очевидно, что прежняя система производства капитала оказалась в кризисе. С одной стороны, прибыли росли все медленнее, с другой, во всех западных странах после нефтяного кризиса начал распространяться феномен массовой безработицы. Прежние стратегии рационализации и постоянное повышение объема производства натолкнулись на свои границы. Это стало результатом, с одной стороны, все большего перенасыщения рынков, а с другой - растущего сопротивления трудящихся против усиливающейся монотонности труда.
Учиться у Японии
С распространением неолиберальной экономической доктрины влиятельные круги, стоящие у руля управления промышленностью, начали оглядываться в поисках новых концепций реорганизации производства с целью (вновь) поднять уровень прибылей. Они были найдены в Японии, стране, которая, казалось, не была затронута спадом экономического роста и массовой безработицей.
Там уже вскоре после второй мировой войны и опять-таки на фабриках автомобильной промышленности - в концерне “Тойота” - была введена названная по его имени производственная организация “тойотизма”. Концепция, разработанная Э.Тойодой и Т.Оно, основана на распространенном в Японии, особенно на крупных предприятиях, самоотождествлении работников с “их” предприятиями. А то, в свою очередь, покоится, помимо культурно-идеологических моментов, прежде всего на практически пожизненной гарантии занятости для работников и на серии социальных льгот, таких как получение жилья от предприятия, обеспечение по старости, поддержка в чрезвычайных ситуациях и т.д., которые им, как правило, предоставлялись, а также на значительной роли, которую играют в общественной жизни целых регионов семейные фирмы. Центральный момент тойотистской организации производства - переход к модели гибкого, децентрализованного и изменчивого производства. С (ре)интеграцией планирования, подготовки к работе и контроля над качеством в непосредственный процесс и организацию производства в группах и бригадах достигается сокращение интенсивности разделения труда. С помощью постоянного, сопровождающего производство улучшения производственного процесса достигается снижение времени простоев. Цель, в конечном счете, состоит в том, чтобы, используя до сих пор в основном дремлющий творческий потенциал работников, радикально очистить процессы и структуры производства от всяческих издержек и тем самым добиться соответствующего повышения до тех пор падавшего уровня роста производства.
Новые технологии...
Важной основой для внедрения новой организации производства являются новые информационные, коммуникационные и транспортные технологии. С прогрессом микроэлектроники была создана база для все более сложных систем автоматизации процессов и обработки данных. Особо монотонные производственные процессы тейлоризированного конвейерного изготовления могли теперь постепенно заменяться автоматами и роботами. Компьютеры повышают производительность управления и вместе с новыми возможностями передачи данных на расстоянии образуют предпосылки для системы “гибкого производства” и “гибкого управления”.
Современные инструментальные машины делают возможным переориентацию производства в короткий срок и, тем самым, - более гибкое и своевременное изготовление продуктов, соответствующих самым детальным пожеланиям клиента.
... и структура предприятий
С помощью сокращения глубины производства и его концентрации на немногих высокоприбыльных узловых сферах (в “центрах прибыли”) должно достигаться дальнейшее увеличение производительности. На практике это означает, с одной стороны, вычленение до тех пор интегрированных в предприятие услуг, таких как столовая, бригада уборщиков, охрана и другие вспомогательные отделы, а с другой, - разгрузка его от тех отрезков производства, которые считаются менее важными и переносятся на внешние предприятия-поставщиков (“outsourcing”>). Одновременно оставшиеся подразделения превращаются в хозяйственно самостоятельные единицы и должны теперь доказывать свою прибыльность в процессе внутренней конкуренции или в прямой конкуренции с внешними фирмами.
Эта децентрализация производственных структур сопровождается тенденцией к растущему и все более резкому процессу концентрации капитала. Возникающие так называемые “сетевые предприятия типа Бенеттон” (К.Х.Рот) в своей совокупности охватывают все более широкие спектры производства, однако опираются преимущественно на сетевую структуру все более мелких и формально самостоятельных предприятий-поставщиков и услуг.
Трудовые отношения
Описанные изменения в структурах производства и организации труда, естественно, оказывают влияние и на трудовые отношения.
Система иерархического контроля, бывшая на тейлористской фабрике почти всеохватывающей, должна быть теперь отброшена из-за ее высокой инертности и потери информации. Наряду с уменьшением числа иерархических ступеней провозглашается и передача полномочий принятия решений на низовой уровень. Собственная инициатива уже не рассматривается как помеха, как было в строго нормированной и регламентированной тейлористской системе, а используется как важнейший ресурс. Предпосылка же для такого использования до тех пор скрытого потенциала работников, - это полное отождествление себя со своим “работодателем”. Важную роль играет при этом концепция “корпоративной идентичности”, с помощью которой служащие фирмы связывают себя с ней.
Корпоративная идентичность - помимо создания рекламно выигрышного и связного образа фирмы для общественности, главная задача этой концепции состоит в выработке так называемой “культуры предприятия” как основы для отождествления сотрудниками себя с “философией предприятия”. Таким образом, должен быть обеспечен высокий уровень мотивации, позволяющий использовать нужный творческий потенциал.
Той же цели служат и так называемые “кружки мотивации” и обучение кадров внутри предприятий, где передаются прежде всего внепрофессиональные качества. Излюбленными темами не только там, но и в беседах при приеме на работу служат такие слова, как “социальная компетентность”, “способность действовать в команде”, “терпимость к фрустрации” или “коммуникационное достояние”.
Дополнительную роль в ориентации работников на “мышление предприятия” играют различные системы участия в прибылях или собственности.
Другой стороной медали служит система “менеджмента с помощью стресса”. Под этим термином понимают вызванный массированным уничтожением рабочих мест рост трудовой нагрузки на оставшуюся часть коллектива, что вынуждает ее постоянно искать более эффективные методы организации труда, чтобы вообще иметь возможность достичь поставленных целей. Контроль над соблюдением заданных целей осуществляется здесь уже не отдельными структурами, а самой группой или бригадой. При этих условиях он гораздо жестче, чем со стороны начальника. Психологическая нагрузка, страх перед социальной деградацией чрезвычайно велики. Далее, с помощью концепции “дышащей фабрики” достигается чрезвычайная гибкость рабочего и свободного времени, которое подгоняется под степень загрузки мощностей. В периоды повышенного спроса труд эксплуатируется сверхурочно, без какой-либо дополнительной оплаты; в периоды меньшей загрузки люди отправляются в отгулы. Результат: значительная экономия для предпринимателя - с одной стороны, невыплата сверхурочных денег, с другой - снижение времени простоев.
Система тойотизма характеризуется, таким образом, уже не тенденцией к рационализации, а представляет собой непрерывную рационализацию. “радикализацию тейлоризма” или “фордизм, возведенный в степень” (М.Ревелли. От “фордизма” к “тойотизму”. // Приложение к журналу “Sozialismus>”, 1997, №4).
Воздействие на общество
Однако вся концепция тойотистской организации труда имеет еще одну опору. Она базируется на том, что эта организация труда, как правило, ограничивается ядровыми коллективами современных технологических центров, большей частью в развитых индустриальных государствах. (И здесь мы находимся в самом начале процесса, который, как кажется, стал ощущаться за последние 2-3 года).
Гораздо большая часть тех, кто был раньше занят на фордистских крупных предприятиях, сталкивается с тенденцией к прекаризации, то есть превращением раннее относительно гарантированных трудовых отношений в значительной мере в негарантированные и незащищенные. Сюда относятся такие виды занятости, как подрядная работа, трудовой контракт на ограниченный срок, занятость на неполное рабочее время при малых или вообще отсутствующих социальных гарантиях, мнимо самостоятельный труд, работа по вызову и т.д. Ситуация усугубляется тем, что эта трудовая деятельность явно хуже оплачивается. (В США новая занятость после потери рабочего места в среднем дает на 14% меньший заработок, чем прежняя. Треть всех работников вынуждена довольствоваться годовым доходом менее чем в 15 тысяч долларов в год. - “Цайт”, 1998, №49). Происходит рост слоя “работающих бедных”, которые вынуждены искать себе дополнительные заработки, большей частью нелегальные.
Согласно сделанным до сих пор наблюдениям, кажется, наметилось смещение от типичных трудовых отношений к нетипичным (К.Х.Рот). Нормальные до сих пор для большинства работников трудовые отношения хорошо гарантированной в правовом и социальном отношении занятости на полное рабочее время с - как правило - редкой переменой рабочего места все больше вытесняются формами занятости, которые прежде можно было встретить только как маргинальное явление. Увеличивается число тех, кто вынужден перебиваться случайными заработками, черной работой.
Одновременно растет давление на увеличивающиеся ряды длительных безработных, которых с помощью так называемых проектов “помощи в приобретении работы” или сезонного использования при уборке урожая в сельском хозяйстве пытаются принудить к труду посредством частичного или полного отказа в пособии.
В качестве новых возможностей занятости на первом (т.е. основном, - прим. перевод.) рынке труда предлагаются новые сферы в секторе услуг, например, “адресные услуги”. (Это явствует из недавнего исследования “Профессиональная деятельность и безработица в Германии - меры по улучшению ситуации с занятостью” комиссии по вопросам будущего Баварии и Саксонии. Там вполне всерьез расхваливаются такие возможности занятости на будущее, как “услуги по всему дому” или “тортовый сервис” и “простые услуги, связанные со свободным временем и стилем жизни”).
Свет в конце туннеля?
В конечном счете, ясно, в каком направлении будет идти развитие в последующие годы, но какие масштабы примут прекаризация и обнищание, пока неизвестно. Это в немалой степени зависит, конечно же, и от того, будут ли те, кто затронут этим продвигаемым предпринимателями процессом, терпеть его, или же возникнет широкое сопротивление.
Для его формирования решающее значение имеет учет перемен в трудовых отношениях. При этом следует обратить внимание на следующие важные изменения условий:
сильное сокращение количества классических массовых рабочих фордистской фабрики;
более сильная внутренняя градация класса наемных работников, которые в различной мере затронуты прекаризацией, что сопровождается также растущей поляризацией в доходах;
связанные с (временной и пространственной) флексибилизацией тенденции к прогрессирующей индивидуализации и вырастающие из этого сложности в деле создания постоянно действующих солидарных структур;
отсутствие современной, ясно очерченной альтернативы капитализму и связанная с этим утрата веры в возможность изменить ситуацию;
более высокая уязвимость капиталистической машины производства в ахиллесовой пяте сетей коммуникации и транспорта.
В интернациональном масштабе наблюдается утверждение в государствах метрополий элементов “Третьего мира”. Обратного скорее не происходит. В странах периферии, напротив, возникает все больше “производственных островков”. В так называемых “потовыжималках” в ранне-тейлористских условиях вкалывают на мировой рынок почти совершенно бесправные работники. Растущее большинство населения остается однако отрезанным даже от этих “благ” капитализма и вынуждено питаться крошками и отбросами богачей - легально или >нелегально.
Новый революционный субъект?
Исходя их вышеприведенных соображений, мы можем теперь обратиться к поиску потенциальных носителей наших идей. При этом четкое разграничение на определенные слои внутри наемных работников будет становиться все труднее. Частично стирается даже различие между наемными работниками и самостоятельными (то есть, предпринимателями). С одной стороны, растет число так называемых мнимо-самостоятельных и мельчайших предприятий, на которых отношений эксплуатации и зависимости, на первый взгляд, однозначно не выявить. С другой, оставшиеся ядровые коллективы тойотистских предприятий частично получают доступ к собственности на средства производства через участие в прибылях и предпринимательстве (маргинальном, но все же!). Это влияет, разумеется, и на их сознание.
Именно в отношении этих ядровых коллективов следует, как представляется, исходить из того, что в среднесрочной перспективе их лишь с большим трудом можно будет привлечь на сторону революционных изменений. Иначе считают, к примеру, многие марксистские группы, которые все еще видят в ядровых коллективах революционный субъект. По иному считает и итальянский теоретик А.Негри. Он усматривает в новых самостоятельных, работниках знаний и аналитиках символов - так называемом “общественном рабочем” - зародыш нового, коммунистического общества. Они также испытывают растущее трудовое давление, сопровождаемое скрытой угрозой социальной деградации, но одновременно прогрессирует и их идеологическая унификация и психологическое подчинение целям предпринимателей. Поэтому следует скорее опасаться образования новой рабочей аристократии, легко восприимчивой к правым идеологиям. (Андре Горц выражает опасения в связи с возникновением “национал-продуктивистского союза в пользу либерально-капиталистической модернизации”, состоящего из предпринимателей и “обладателей рабочих мест”. См. А.Горц. Критика экономического разума. Гамбург, 1994). Однако полное исчезновение самостоятельного и критического мышления именно у этой группы или, по крайней мере, ее части невозможно, поскольку (капиталу, - прим. перев.) желательно развитие творческого потенциала для постоянной оптимизации производства - а в будущем это может и подорвать их подчинение производственно-хозяйственной логике.
Но и в случаях с большой массой более или менее негарантированно занятых или с теми, кто вообще исключен из процесса производства, организация сопротивления в настоящее время, кажется, отнюдь не гарантирует успех. Растущая индивидуализация / десолидаризация и почти совершенно угасшие традиции борьбы в Восточной и в Западной Германии у последних поколений наемных работников, кажущаяся безальтернативность капиталистической системы также отнюдь не способствуют развитию коллективного и боевого самосознания. К этому прибавляется разрушительное влияние трудовой этики, господствовавшей в старом рабочем движении, которая препятствует и мобилизации безработных. При этом важно использовать любую возможность для того, чтобы развивать сопротивление в наиболее пострадавших от перемен сферах жизни, каким бы малым вначале не казался результат. (Таковыми для все большего числа людей является уже не рабочее место, которое часто меняется и не воспринимается на коллективном уровне, а скорее биржа труда, соседское окружение и т.д.). Для этого мы должны снова вспомнить о традиционных синдикалистских формах борьбы, таких как замедление работы, саботаж, бойкот и т.д. В отличие от официальных профсоюзов, в центре должны находиться не требования большего куска пирога, а борьба против интенсификации труда, увеличения продолжительности рабочего времени, разрушения жизни как трудом, так и безработицей.
Как раз упомянутая ахиллесова пята транспортных и коммуникационных путей может стать важнейшим потенциалом давления для тех, кто исключен из профессиональной деятельности. Здесь имеются также элементы точек соприкосновения (к примеру, посредством поддержки забастовочных действий с помощью блокад и т.д.) для совместной борьбы с работниками этих отраслей.
Точно также было бы важно использовать возможности организации и борьбы в сфере подрядной работы. В конце концов, у нас не остается ничего другого, как испробовать различные пути и при этом обдумать все наши попытки без исключения, по возможности переосмыслить их с учетом новых знаний и опыта. В этом процессе могли бы затем снова быть развиты элементы новой утопии, которая демонстрирует возможности общественной организации без рынка, капитала и отупляющего (наемного, отчужденного) труда
Публикуется с небольшими сокращениями по: “Direkte Aktion>”, №131, январь-февраль 1999 г
ФОРДИЗМ И ТОЙОТИЗМ
Система Тейлора отслужила свое
Тейлористская система “научного управления производством” была определяющей моделью организации труда в индустриальных странах на Западе и Востоке с начала века до 80-х гг. Название восходит к ее основателю - Фредерику Виндзору Тейлору (1856-1915). Он начал на рубеже столетий исследовать процесс труда рабочих на фабриках и в мастерских и установил, что с помощью разложения процесса труда на отдельные операции и его “научного” реструктурирования можно добиться более высокой производительности.
Осуществление этой системы организации труда по всему миру стало, однако, прежде всего реакцией капиталистов на возросшее влияние рабочих на производственный, которое мешало дальнейшему расширению производства и тем самым росту прибылей. Впервые эта новая система крайнего разделения труда была в полном объеме применена на конвейерах автомобилестроительных заводов Форда в США в 20-х гг. Поэтому для обозначения периода капиталистического развития вплоть до 70-х гг. принят также термин “фордизм”.
Характерными признаками тейлоризма, в различной мере выраженными в разных странах, являются: массовое производство стандартизированных потребительских благ как основа для относительно стабильного экономического роста, привязка рабочего класса к системе классового компромисса посредством массового потребления, высокая степень разделения труда и монотонности труда путем приспособления к машинным процессам, строгое организационное разделение планирования, подготовительных работ, изготовления и контроля над качеством, крайне иерархическая система контроля над рабочими, сдельная оплата в роли стимула.
Система в целом сопровождалась относительно высоким уровнем государственно-гарантированного социального обеспечения и столь же высокой степенью юридического оформления трудовых отношений. Кейнсианское “государство благосостояния” заботилось о сравнительно устойчивом росте экономики с помощью ориентированной на спрос политики регулирования и стимулирования высокого государственного спроса, прежде всего, в сфере вооружений. Профсоюзы регулярно договаривались в ходе переговоров с “работодателями” о тарифных соглашениях, которые гарантировали работающим почти постоянный рост доходов при медленном сокращении рабочего времени.
Кризис фордизма
В начале 70-х гг. стало очевидно, что прежняя система производства капитала оказалась в кризисе. С одной стороны, прибыли росли все медленнее, с другой, во всех западных странах после нефтяного кризиса начал распространяться феномен массовой безработицы. Прежние стратегии рационализации и постоянное повышение объема производства натолкнулись на свои границы. Это стало результатом, с одной стороны, все большего перенасыщения рынков, а с другой - растущего сопротивления трудящихся против усиливающейся монотонности труда.
Учиться у Японии
С распространением неолиберальной экономической доктрины влиятельные круги, стоящие у руля управления промышленностью, начали оглядываться в поисках новых концепций реорганизации производства с целью (вновь) поднять уровень прибылей. Они были найдены в Японии, стране, которая, казалось, не была затронута спадом экономического роста и массовой безработицей.
Там уже вскоре после второй мировой войны и опять-таки на фабриках автомобильной промышленности - в концерне “Тойота” - была введена названная по его имени производственная организация “тойотизма”. Концепция, разработанная Э.Тойодой и Т.Оно, основана на распространенном в Японии, особенно на крупных предприятиях, самоотождествлении работников с “их” предприятиями. А то, в свою очередь, покоится, помимо культурно-идеологических моментов, прежде всего на практически пожизненной гарантии занятости для работников и на серии социальных льгот, таких как получение жилья от предприятия, обеспечение по старости, поддержка в чрезвычайных ситуациях и т.д., которые им, как правило, предоставлялись, а также на значительной роли, которую играют в общественной жизни целых регионов семейные фирмы. Центральный момент тойотистской организации производства - переход к модели гибкого, децентрализованного и изменчивого производства. С (ре)интеграцией планирования, подготовки к работе и контроля над качеством в непосредственный процесс и организацию производства в группах и бригадах достигается сокращение интенсивности разделения труда. С помощью постоянного, сопровождающего производство улучшения производственного процесса достигается снижение времени простоев. Цель, в конечном счете, состоит в том, чтобы, используя до сих пор в основном дремлющий творческий потенциал работников, радикально очистить процессы и структуры производства от всяческих издержек и тем самым добиться соответствующего повышения до тех пор падавшего уровня роста производства.
Новые технологии...
Важной основой для внедрения новой организации производства являются новые информационные, коммуникационные и транспортные технологии. С прогрессом микроэлектроники была создана база для все более сложных систем автоматизации процессов и обработки данных. Особо монотонные производственные процессы тейлоризированного конвейерного изготовления могли теперь постепенно заменяться автоматами и роботами. Компьютеры повышают производительность управления и вместе с новыми возможностями передачи данных на расстоянии образуют предпосылки для системы “гибкого производства” и “гибкого управления”.
Современные инструментальные машины делают возможным переориентацию производства в короткий срок и, тем самым, - более гибкое и своевременное изготовление продуктов, соответствующих самым детальным пожеланиям клиента.
... и структура предприятий
С помощью сокращения глубины производства и его концентрации на немногих высокоприбыльных узловых сферах (в “центрах прибыли”) должно достигаться дальнейшее увеличение производительности. На практике это означает, с одной стороны, вычленение до тех пор интегрированных в предприятие услуг, таких как столовая, бригада уборщиков, охрана и другие вспомогательные отделы, а с другой, - разгрузка его от тех отрезков производства, которые считаются менее важными и переносятся на внешние предприятия-поставщиков (“outsourcing”>). Одновременно оставшиеся подразделения превращаются в хозяйственно самостоятельные единицы и должны теперь доказывать свою прибыльность в процессе внутренней конкуренции или в прямой конкуренции с внешними фирмами.
Эта децентрализация производственных структур сопровождается тенденцией к растущему и все более резкому процессу концентрации капитала. Возникающие так называемые “сетевые предприятия типа Бенеттон” (К.Х.Рот) в своей совокупности охватывают все более широкие спектры производства, однако опираются преимущественно на сетевую структуру все более мелких и формально самостоятельных предприятий-поставщиков и услуг.
Трудовые отношения
Описанные изменения в структурах производства и организации труда, естественно, оказывают влияние и на трудовые отношения.
Система иерархического контроля, бывшая на тейлористской фабрике почти всеохватывающей, должна быть теперь отброшена из-за ее высокой инертности и потери информации. Наряду с уменьшением числа иерархических ступеней провозглашается и передача полномочий принятия решений на низовой уровень. Собственная инициатива уже не рассматривается как помеха, как было в строго нормированной и регламентированной тейлористской системе, а используется как важнейший ресурс. Предпосылка же для такого использования до тех пор скрытого потенциала работников, - это полное отождествление себя со своим “работодателем”. Важную роль играет при этом концепция “корпоративной идентичности”, с помощью которой служащие фирмы связывают себя с ней.
Корпоративная идентичность - помимо создания рекламно выигрышного и связного образа фирмы для общественности, главная задача этой концепции состоит в выработке так называемой “культуры предприятия” как основы для отождествления сотрудниками себя с “философией предприятия”. Таким образом, должен быть обеспечен высокий уровень мотивации, позволяющий использовать нужный творческий потенциал.
Той же цели служат и так называемые “кружки мотивации” и обучение кадров внутри предприятий, где передаются прежде всего внепрофессиональные качества. Излюбленными темами не только там, но и в беседах при приеме на работу служат такие слова, как “социальная компетентность”, “способность действовать в команде”, “терпимость к фрустрации” или “коммуникационное достояние”.
Дополнительную роль в ориентации работников на “мышление предприятия” играют различные системы участия в прибылях или собственности.
Другой стороной медали служит система “менеджмента с помощью стресса”. Под этим термином понимают вызванный массированным уничтожением рабочих мест рост трудовой нагрузки на оставшуюся часть коллектива, что вынуждает ее постоянно искать более эффективные методы организации труда, чтобы вообще иметь возможность достичь поставленных целей. Контроль над соблюдением заданных целей осуществляется здесь уже не отдельными структурами, а самой группой или бригадой. При этих условиях он гораздо жестче, чем со стороны начальника. Психологическая нагрузка, страх перед социальной деградацией чрезвычайно велики. Далее, с помощью концепции “дышащей фабрики” достигается чрезвычайная гибкость рабочего и свободного времени, которое подгоняется под степень загрузки мощностей. В периоды повышенного спроса труд эксплуатируется сверхурочно, без какой-либо дополнительной оплаты; в периоды меньшей загрузки люди отправляются в отгулы. Результат: значительная экономия для предпринимателя - с одной стороны, невыплата сверхурочных денег, с другой - снижение времени простоев.
Система тойотизма характеризуется, таким образом, уже не тенденцией к рационализации, а представляет собой непрерывную рационализацию. “радикализацию тейлоризма” или “фордизм, возведенный в степень” (М.Ревелли. От “фордизма” к “тойотизму”. // Приложение к журналу “Sozialismus>”, 1997, №4).
Воздействие на общество
Однако вся концепция тойотистской организации труда имеет еще одну опору. Она базируется на том, что эта организация труда, как правило, ограничивается ядровыми коллективами современных технологических центров, большей частью в развитых индустриальных государствах. (И здесь мы находимся в самом начале процесса, который, как кажется, стал ощущаться за последние 2-3 года).
Гораздо большая часть тех, кто был раньше занят на фордистских крупных предприятиях, сталкивается с тенденцией к прекаризации, то есть превращением раннее относительно гарантированных трудовых отношений в значительной мере в негарантированные и незащищенные. Сюда относятся такие виды занятости, как подрядная работа, трудовой контракт на ограниченный срок, занятость на неполное рабочее время при малых или вообще отсутствующих социальных гарантиях, мнимо самостоятельный труд, работа по вызову и т.д. Ситуация усугубляется тем, что эта трудовая деятельность явно хуже оплачивается. (В США новая занятость после потери рабочего места в среднем дает на 14% меньший заработок, чем прежняя. Треть всех работников вынуждена довольствоваться годовым доходом менее чем в 15 тысяч долларов в год. - “Цайт”, 1998, №49). Происходит рост слоя “работающих бедных”, которые вынуждены искать себе дополнительные заработки, большей частью нелегальные.
Согласно сделанным до сих пор наблюдениям, кажется, наметилось смещение от типичных трудовых отношений к нетипичным (К.Х.Рот). Нормальные до сих пор для большинства работников трудовые отношения хорошо гарантированной в правовом и социальном отношении занятости на полное рабочее время с - как правило - редкой переменой рабочего места все больше вытесняются формами занятости, которые прежде можно было встретить только как маргинальное явление. Увеличивается число тех, кто вынужден перебиваться случайными заработками, черной работой.
Одновременно растет давление на увеличивающиеся ряды длительных безработных, которых с помощью так называемых проектов “помощи в приобретении работы” или сезонного использования при уборке урожая в сельском хозяйстве пытаются принудить к труду посредством частичного или полного отказа в пособии.
В качестве новых возможностей занятости на первом (т.е. основном, - прим. перевод.) рынке труда предлагаются новые сферы в секторе услуг, например, “адресные услуги”. (Это явствует из недавнего исследования “Профессиональная деятельность и безработица в Германии - меры по улучшению ситуации с занятостью” комиссии по вопросам будущего Баварии и Саксонии. Там вполне всерьез расхваливаются такие возможности занятости на будущее, как “услуги по всему дому” или “тортовый сервис” и “простые услуги, связанные со свободным временем и стилем жизни”).
Свет в конце туннеля?
В конечном счете, ясно, в каком направлении будет идти развитие в последующие годы, но какие масштабы примут прекаризация и обнищание, пока неизвестно. Это в немалой степени зависит, конечно же, и от того, будут ли те, кто затронут этим продвигаемым предпринимателями процессом, терпеть его, или же возникнет широкое сопротивление.
Для его формирования решающее значение имеет учет перемен в трудовых отношениях. При этом следует обратить внимание на следующие важные изменения условий:
сильное сокращение количества классических массовых рабочих фордистской фабрики;
более сильная внутренняя градация класса наемных работников, которые в различной мере затронуты прекаризацией, что сопровождается также растущей поляризацией в доходах;
связанные с (временной и пространственной) флексибилизацией тенденции к прогрессирующей индивидуализации и вырастающие из этого сложности в деле создания постоянно действующих солидарных структур;
отсутствие современной, ясно очерченной альтернативы капитализму и связанная с этим утрата веры в возможность изменить ситуацию;
более высокая уязвимость капиталистической машины производства в ахиллесовой пяте сетей коммуникации и транспорта.
В интернациональном масштабе наблюдается утверждение в государствах метрополий элементов “Третьего мира”. Обратного скорее не происходит. В странах периферии, напротив, возникает все больше “производственных островков”. В так называемых “потовыжималках” в ранне-тейлористских условиях вкалывают на мировой рынок почти совершенно бесправные работники. Растущее большинство населения остается однако отрезанным даже от этих “благ” капитализма и вынуждено питаться крошками и отбросами богачей - легально или >нелегально.
Новый революционный субъект?
Исходя их вышеприведенных соображений, мы можем теперь обратиться к поиску потенциальных носителей наших идей. При этом четкое разграничение на определенные слои внутри наемных работников будет становиться все труднее. Частично стирается даже различие между наемными работниками и самостоятельными (то есть, предпринимателями). С одной стороны, растет число так называемых мнимо-самостоятельных и мельчайших предприятий, на которых отношений эксплуатации и зависимости, на первый взгляд, однозначно не выявить. С другой, оставшиеся ядровые коллективы тойотистских предприятий частично получают доступ к собственности на средства производства через участие в прибылях и предпринимательстве (маргинальном, но все же!). Это влияет, разумеется, и на их сознание.
Именно в отношении этих ядровых коллективов следует, как представляется, исходить из того, что в среднесрочной перспективе их лишь с большим трудом можно будет привлечь на сторону революционных изменений. Иначе считают, к примеру, многие марксистские группы, которые все еще видят в ядровых коллективах революционный субъект. По иному считает и итальянский теоретик А.Негри. Он усматривает в новых самостоятельных, работниках знаний и аналитиках символов - так называемом “общественном рабочем” - зародыш нового, коммунистического общества. Они также испытывают растущее трудовое давление, сопровождаемое скрытой угрозой социальной деградации, но одновременно прогрессирует и их идеологическая унификация и психологическое подчинение целям предпринимателей. Поэтому следует скорее опасаться образования новой рабочей аристократии, легко восприимчивой к правым идеологиям. (Андре Горц выражает опасения в связи с возникновением “национал-продуктивистского союза в пользу либерально-капиталистической модернизации”, состоящего из предпринимателей и “обладателей рабочих мест”. См. А.Горц. Критика экономического разума. Гамбург, 1994). Однако полное исчезновение самостоятельного и критического мышления именно у этой группы или, по крайней мере, ее части невозможно, поскольку (капиталу, - прим. перев.) желательно развитие творческого потенциала для постоянной оптимизации производства - а в будущем это может и подорвать их подчинение производственно-хозяйственной логике.
Но и в случаях с большой массой более или менее негарантированно занятых или с теми, кто вообще исключен из процесса производства, организация сопротивления в настоящее время, кажется, отнюдь не гарантирует успех. Растущая индивидуализация / десолидаризация и почти совершенно угасшие традиции борьбы в Восточной и в Западной Германии у последних поколений наемных работников, кажущаяся безальтернативность капиталистической системы также отнюдь не способствуют развитию коллективного и боевого самосознания. К этому прибавляется разрушительное влияние трудовой этики, господствовавшей в старом рабочем движении, которая препятствует и мобилизации безработных. При этом важно использовать любую возможность для того, чтобы развивать сопротивление в наиболее пострадавших от перемен сферах жизни, каким бы малым вначале не казался результат. (Таковыми для все большего числа людей является уже не рабочее место, которое часто меняется и не воспринимается на коллективном уровне, а скорее биржа труда, соседское окружение и т.д.). Для этого мы должны снова вспомнить о традиционных синдикалистских формах борьбы, таких как замедление работы, саботаж, бойкот и т.д. В отличие от официальных профсоюзов, в центре должны находиться не требования большего куска пирога, а борьба против интенсификации труда, увеличения продолжительности рабочего времени, разрушения жизни как трудом, так и безработицей.
Как раз упомянутая ахиллесова пята транспортных и коммуникационных путей может стать важнейшим потенциалом давления для тех, кто исключен из профессиональной деятельности. Здесь имеются также элементы точек соприкосновения (к примеру, посредством поддержки забастовочных действий с помощью блокад и т.д.) для совместной борьбы с работниками этих отраслей.
Точно также было бы важно использовать возможности организации и борьбы в сфере подрядной работы. В конце концов, у нас не остается ничего другого, как испробовать различные пути и при этом обдумать все наши попытки без исключения, по возможности переосмыслить их с учетом новых знаний и опыта. В этом процессе могли бы затем снова быть развиты элементы новой утопии, которая демонстрирует возможности общественной организации без рынка, капитала и отупляющего (наемного, отчужденного) труда
Публикуется с небольшими сокращениями по: “Direkte Aktion>”, №131, январь-февраль 1999 г
-
frezer - Супер Юзер
- Сообщения: 1146
- Зарегистрирован: Пн май 21, 2007 12:57 pm
- Откуда: Дмитров
Re: О фордизме и не только.
frezer » Вт авг 06, 2013 23:17 pm
-
frezer - Супер Юзер
- Сообщения: 1146
- Зарегистрирован: Пн май 21, 2007 12:57 pm
- Откуда: Дмитров
Re: О фордизме и не только.
TOS™ » Ср авг 07, 2013 13:03 pm
frezer писал(а):Ну и на погоны: http://aitrus.info/node/203
Прочитал не без интереса, но не увидел там ничего нового, кроме общеизвестного взгляда на мир анархо-коммунистов начала прошлого века.
Опять всё крутится вокруг собственности, капитала, справедливости и ни слова о том, откуда этот зловредный капитал в человеческом обществе нарисовался. Только благодаря этому позиция анархиста Георга выглядит сильнее позиции буржуев.
Между тем, невозможность анархизма в сколь-либо развитом технически человеческом обществе обосновывается более глубокими причинами.
Для примера рассмотрим развитие изолированного общества из 1000 детей, рождённых и воспитывающихся в абсолютно идентичных, идеальных условиях.
Пусть перед данным обществом стоит задача сделать автомобиль (раз уж мы про Форда упомянули). После того, как дети выросли и образовались, картина будет примерно следующая:
Из 1000 человек:
- работать грузчиками на заводе окажутся органически способны 980 (все, кроме имеющих ограничения по состоянию здоровья);
- работать автомеханиками на заводе смогут 850 человек (все, кроме имеющих ограничения по состоянию здоровья и имеющие удовлетворительный интеллект);
- работать инженерами на заводе смогут 100 человек (все, имеющие интеллект выше среднего);
- работать ведущими инженерами на заводе смогут 10 человек;
- организовать и возглавить производство органически сможет лишь 1 человек.
Из тысячи – один! Оставшиеся 999 человек этого уровня не смогут достигнуть никогда, как бы они ни старались, в каких бы условиях ни учились, при любом количестве свободного времени. Чисто физически, мозгов не хватит!
Как ты думаешь, как распределятся материальные блага в таком обществе спустя 10-20-30 лет? А спустя два поколения? Ну, ты понял, надеюсь, к чему я клоню. Любое, даже изначально самое справедливое, общество уже через 1-2 поколения скатится к значительному социальному неравенству в силу огромного физиологического неравенства людей. Ты можешь национализировать любую собственность, но ты не сможешь национализировать человеческие таланты, биологическое превосходство одного человека над другим, которое абсолютное большинство людей обязательно использует для улучшения своего личного благосостояния.
Именно таким образом зарождался капитал, приобреталась любая собственность - у истоков стояли биологические различия. Можно, конечно, капитал и собственность периодически национализировать, но ты же представляешь на былых примерах, во что это каждый раз будет выливаться. Такое общество вообще развиваться не будет, да и генофонд в процессе обеднеет изрядно.
Ошибка анархо-коммунистов заключалась и заключается в предположении, что при рождении люди не слишком друг от друга отличаются, а основные отличия между взрослыми обусловлены воспитанием, образованием и прочими условиями, в которых они выросли. Однако, это совсем не так, увы.
Поэтому так и живём. Единственный выход из ситуации я вижу в НТП, устранении человека от монотонного процесса производства и в переходе в иные формы существования.
Последний раз редактировалось TOS™ Ср авг 07, 2013 16:02 pm, всего редактировалось 1 раз.
-
TOS™ - Он здесь живет...
- Сообщения: 12615
- Зарегистрирован: Вс июн 22, 2008 0:00 am
Re: О фордизме и не только.
TOS™ » Ср авг 07, 2013 13:32 pm
frezer писал(а):Однако уже в конце 1960-х и в 1970-х гг. выявилось, что система компромисса в рамках «социального государства» может успешно функционировать лишь в условиях стабильного экономического роста – такого, какой происходил в ведущих промышленных развитых странах в первые послевоенные десятилетия. Как только этот рост замедлился, борьба в обществе вокруг проблем распределения обострилась.
Вот, именно об этом ключевом факторе я и говорил. Именно поэтому столь страшным для любого общества является замедление экономического роста.
Только обусловлено это не несовершенством общественного устройства, а тупо биологией человека. Нервная система в номинальном режиме работы нечувствительна к статике и всегда реагирует на статику депрессией, она биологически так устроена. Сунь руку под кран с тёплой водой - и через некоторое время ты перестанешь ощущать её тепло. Увеличь немного температуру воды - придут прежние ощущения тепла, но ненадолго. И так до предела болевой терпимости, но это уже совсем другая история. Каждый человек в ванной во время мытья проводит над собой данный опыт, но никто почему-то до сих пор не ассоциировал его с жизнью.
Для того, чтобы жить счастливо, нужно поддерживать себя в положительном тренде, идти по лестнице развития и благополучия вверх. Пусть это будет медленный, но, главное - рост!
Счастье - это калейдоскоп ощущений! Это могут быть как новые ощущения, так и наращивание старых (как в примере с водой). Кто-то в течении жизни взращивает в себе ощущения физиологические, кто-то отдаёт предпочтение духовному росту, кто-то успешно сочетает в себе множество путей, но несмотря на различия в жизненных подходах на уровне биологии суть процесса одна и та же, у каждого свой ключик для удовлетворения мозга.
Однако, если сразу круто возьмёшь, если "...такой маленький, а уже "Жигули"!"(с), то сил и ресурсов на всю жизнь для роста ощущений может и не хватить, потенциал каждого их источника конечен. А вместе с ростом уйдёт и счастье. Поэтому некоторые богатые заканчивают жизнь самоубийством, они выработали свой "калейдоскоп ощущений" быстрее, чем сумели умереть, а ничего нового им в голову не пришло...
-
TOS™ - Он здесь живет...
- Сообщения: 12615
- Зарегистрирован: Вс июн 22, 2008 0:00 am
Re: О фордизме и не только.
TOS™ » Ср авг 07, 2013 13:49 pm
frezer писал(а):Не совсем по теме, но...
Льюис Мамфорд
Механический ритм жизни
http://scepsis.net/library/id_938.html
"Регулярность определенных физиологических процессов организма – принятие пищи и вывод продуктов распада – сохраняет здоровье, однако, когда речь идет о досуге, о развлечениях, о половых сношениях, привычка делать все по часам и по расписанию вызывает скуку и может оказаться пагубной."
Ну да, всё о том же. Человеку жизненно необходима положительная динамика...
-
TOS™ - Он здесь живет...
- Сообщения: 12615
- Зарегистрирован: Вс июн 22, 2008 0:00 am
Re: О фордизме и не только.
frezer » Чт авг 08, 2013 0:16 am
TOS™ писал(а):frezer писал(а):Однако уже в конце 1960-х и в 1970-х гг. выявилось, что система компромисса в рамках «социального государства» может успешно функционировать лишь в условиях стабильного экономического роста – такого, какой происходил в ведущих промышленных развитых странах в первые послевоенные десятилетия. Как только этот рост замедлился, борьба в обществе вокруг проблем распределения обострилась.
Вот, именно об этом ключевом факторе я и говорил. Именно поэтому столь страшным для любого общества является замедление экономического роста.
Только обусловлено это не несовершенством общественного устройства, а тупо биологией человека. Нервная система в номинальном режиме работы нечувствительна к статике и всегда реагирует на статику депрессией, она биологически так устроена. Сунь руку под кран с тёплой водой - и через некоторое время ты перестанешь ощущать её тепло. Увеличь немного температуру воды - придут прежние ощущения тепла, но ненадолго. И так до предела болевой терпимости, но это уже совсем другая история. Каждый человек в ванной во время мытья проводит над собой данный опыт, но никто почему-то до сих пор не ассоциировал его с жизнью.
Для того, чтобы жить счастливо, нужно поддерживать себя в положительном тренде, идти по лестнице развития и благополучия вверх. Пусть это будет медленный, но, главное - рост!
Счастье - это калейдоскоп ощущений! Это могут быть как новые ощущения, так и наращивание старых (как в примере с водой). Кто-то в течении жизни взращивает в себе ощущения физиологические, кто-то отдаёт предпочтение духовному росту, кто-то успешно сочетает в себе множество путей, но несмотря на различия в жизненных подходах на уровне биологии суть процесса одна и та же, у каждого свой ключик для удовлетворения мозга.
Однако, если сразу круто возьмёшь, если "...такой маленький, а уже "Жигули"!"(с), то сил и ресурсов на всю жизнь для роста ощущений может и не хватить, потенциал каждого их источника конечен. А вместе с ростом уйдёт и счастье. Поэтому некоторые богатые заканчивают жизнь самоубийством, они выработали свой "калейдоскоп ощущений" быстрее, чем сумели умереть, а ничего нового им в голову не пришло...
То есть ты опять возвёл генотип человека во главу угла и растоптал такое понятие как фенотип? Если я правильно понял. Ну тогда лови: Генетика человека http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/7836 ... 0%BA%D0%B0
и это: Влияние генотипа и среды на фенотип http://www.medbiol.ru/medbiol/genetic_sk/0000a121.htm
а вот уж и совсем интересное кино: Левонтин Р. Умственные способности // Психология индивидуальных различий / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтер, В. Я. Романова. М., 2000. с http://do.gendocs.ru/docs/index-294301.html
Ещё о нём: Человеческая индивидуальность. Наследственность и среда.
Левонтин Р.
Человеческая индивидуальность. Наследственность и среда.
В книге выдающегося генетика изложены в научно-популярной форме воззрения современной генетики на происхождение физиологических различий между людьми, роль наследственности и природно-социальной среды в формировании индивидуальности человека, его творческих способностей, психических свойств. http://ru.bookos.org/book/719193/6ec9bd
Проще говоря для тех кто засунет взгляд в эту ветку, но не для тебя уж точно, я надеюсь: Есть такое понятие в биологии фенотипическая изменчивость. Фенотипическая есть изменчивость это база для адаптации.
Генотип ( а те самые гены ещё и подвержены мутации и что там пройдёт посредством бактериофага...) не жестко определяет фенотип но оставляет большое пространство для адаптации под влиянием окружающей среды.
Доказательством может быть только если часть популяции перенесли в другие условия у этой части "возникли" новые качества которые сохранились бы при возврате в исходные условия при этом манипуляции должны быть проведены в интервале одного-двух поколений. т.к. в дальнейшем включается механизм естественного отбора, т.е. выживают наиболее адаптированные т.е. обладающие требуемым качеством в наибольшей степени. Тут не надо делать жёсткой привязки одного к другому или другими словами - невозможность передачи биологически социальных качеств доказывается ежедневным опытом и тут же говорит о некоторой уязвимости всепревосходства генотипа ( ну не есть мы - люди проводники "чистой линии").
Не один из человеческих детенышей не в состоянии стать человеком вне человеческого сообщества. Некоторые "опыты" показывают что это детеныш способен стать собакой и обезьяной. Но только благодаря существованию собачьих и обезьяньих сообществ способных передать "социальную информацию" = сформировать собачью или обезьянью индивидуальность как элемент соответствующего сообщества. Человеческий детеныш биологически не приспособлен к жизни ни в каких природных условиях.
Зато он способен "социализироваться" и воспринять образ жизни в любом сообществе (даже нечеловеческом).
И если ты все эти понятия таки увязал, то выше тобой написанный текст оооооочень слабенько так похож на правду, особенно в части мифического благополучия и приклеиванием нервной системы и биологии как универсального ключа ко всем ответам. И когда биологи лезут объяснять социальные (и заодно психологические) явления, то это пахнет неразумностью как минимум.
-
frezer - Супер Юзер
- Сообщения: 1146
- Зарегистрирован: Пн май 21, 2007 12:57 pm
- Откуда: Дмитров
Re: О фордизме и не только.
frezer » Чт авг 08, 2013 0:18 am
Может я тут в генетике и малость накосячил где, но уж точно не коренным образом. Жду комментов. 
И ещё - я бы не стал так смело ставить знак равенства между наукой и возможными воплощениями её плодов в техническом прогрессе. Между ними лежит много препятствий. Ты же не забывай о том, на чём держится наука и как там проходят проверку на "вшивость" теории и их результаты и совсем другим уже будет то, что будет взято на вооружение как бы "всем" человечеством...
И ещё - я бы не стал так смело ставить знак равенства между наукой и возможными воплощениями её плодов в техническом прогрессе. Между ними лежит много препятствий. Ты же не забывай о том, на чём держится наука и как там проходят проверку на "вшивость" теории и их результаты и совсем другим уже будет то, что будет взято на вооружение как бы "всем" человечеством...
-
frezer - Супер Юзер
- Сообщения: 1146
- Зарегистрирован: Пн май 21, 2007 12:57 pm
- Откуда: Дмитров
Re: О фордизме и не только.
TOS™ » Чт авг 08, 2013 9:31 am
frezer писал(а):То есть ты опять возвёл генотип человека во главу угла и растоптал такое понятие как фенотип? Если я правильно понял.
Нет, неправильно понял. Я же специально написал: "рассмотрим развитие изолированного общества из 1000 детей, рождённых и воспитывающихся в абсолютно идентичных, идеальных условиях", чтобы исключить разговоры о влиянии на человека индивидуального развития (онтогенеза). Если мы в роддоме возьмём 1000 детей и изолируем их в полностью идентичной среде развития, врождённые способности среди них будут подчиняться нормальному распределению Гаусса и могут различаться по важнейшим показателям (таким как интеллект) в десятки и даже тысячи раз. То, что одному ребёнку в процессе обучения даётся играючи, другой вообще освоить не сможет никогда. Т.е. даже в самом идеальном обществе, обеспечившем максимально идентичные стартовые условия для всех его членов, будет существовать огромное биологическое неравенство (такова суровая правда жизни, которую не осмелится отрицать любой генетик в здравом уме), благодаря которому уже во 2-3 поколении оно воплотится в неравенство социальное.
Что касается онтогенеза, то он, конечно, играет огромную роль при формировании личности. Фенотип = генетика + внешние факторы (онтогенез, всяко-разно случайные события). Но твои стартовые позиции в жизни обеспечиваются генетикой и если у тебя с рождения низкий интеллект, вытянуть тебя выше среднего уровня будет не под силу даже самым гениальным преподавателям.
Главная несправедливость общества не в том, что в нём один имеет больше благ, чем другой, но в справедливости обладания этими благами. Так, абсолютно бесталанный ребёнок из богатой семьи будет наделён ими уже с рождения, в отличие от генетически более талантливого ребёнка из рабочей семьи.
-
TOS™ - Он здесь живет...
- Сообщения: 12615
- Зарегистрирован: Вс июн 22, 2008 0:00 am
Re: О фордизме и не только.
shiseido » Чт авг 08, 2013 18:38 pm
TOS™ писал(а):
Однако, если сразу круто возьмёшь, если "...такой маленький, а уже "Жигули"!"(с), то сил и ресурсов на всю жизнь для роста ощущений может и не хватить, потенциал каждого их источника конечен. А вместе с ростом уйдёт и счастье. Поэтому некоторые богатые заканчивают жизнь самоубийством, они выработали свой "калейдоскоп ощущений" быстрее, чем сумели умереть, а ничего нового им в голову не пришло...
TOS, а вы думаете, что дейсвтительно потому что "в голову не пришло"? Или, может есть и другие причины? Про то, как можно свариться заживо немного повышая температуру воды - это всё чистая физиология матерального плана...
-
shiseido - Он здесь живет...
- Сообщения: 10609
- Зарегистрирован: Чт янв 10, 2013 18:11 pm
- Откуда: галактика Млечный Путь
Re: О фордизме и не только.
frezer » Чт авг 08, 2013 23:21 pm
TOS™ писал(а):frezer писал(а):То есть ты опять возвёл генотип человека во главу угла и растоптал такое понятие как фенотип? Если я правильно понял.
Нет, неправильно понял. Я же специально написал: "рассмотрим развитие изолированного общества из 1000 детей, рождённых и воспитывающихся в абсолютно идентичных, идеальных условиях", чтобы исключить разговоры о влиянии на человека индивидуального развития (онтогенеза). Если мы в роддоме возьмём 1000 детей и изолируем их в полностью идентичной среде развития, врождённые способности среди них будут подчиняться нормальному распределению Гаусса и могут различаться по важнейшим показателям (таким как интеллект) в десятки и даже тысячи раз. То, что одному ребёнку в процессе обучения даётся играючи, другой вообще освоить не сможет никогда. Т.е. даже в самом идеальном обществе, обеспечившем максимально идентичные стартовые условия для всех его членов, будет существовать огромное биологическое неравенство (такова суровая правда жизни, которую не осмелится отрицать любой генетик в здравом уме), благодаря которому уже во 2-3 поколении оно воплотится в неравенство социальное.
Что касается онтогенеза, то он, конечно, играет огромную роль при формировании личности. Фенотип = генетика + внешние факторы (онтогенез, всяко-разно случайные события). Но твои стартовые позиции в жизни обеспечиваются генетикой и если у тебя с рождения низкий интеллект, вытянуть тебя выше среднего уровня будет не под силу даже самым гениальным преподавателям.
Главная несправедливость общества не в том, что в нём один имеет больше благ, чем другой, но в справедливости обладания этими благами. Так, абсолютно бесталанный ребёнок из богатой семьи будет наделён ими уже с рождения, в отличие от генетически более талантливого ребёнка из рабочей семьи.
Принято, но с оговорками - не забывай про мутации и таки ты рассмотрел отвлечённую от жизни модель ( по своему определению фенотип не может быть возведён в нечто сверх унифицированное в своей идентичности - пробла в людях и их инаковости опять вылезет) но и по этой модели сложно сказать ( лично мне уж точно) какое тут может быть глобальное неравенство - ты поставил в превосходную степень профессии как пример, так мы уже с тобой тёрли, что нет среди них какой либо превалирующей роли одной по отношению к другой - полная взаимосвязь и взаимозависимость. Ну обноется твой ведущий инженер работая простым рабочим и будет выдыхаться как морально, так и физически - ну не его же это, как не крути ( генетических суперменов всецело и во всём природа чёт не сотворила - пытались одни деятели евгеникой заниматься...)! И не забывай простую вещь - человеку нужен весь мир и далее, но он же может обходиться и изумительным мизером, ну так вот эволюция распорядилась и воспевать супер специалиста как вершину творения эволюции несколько натянуто. Просто люди с таким набором генетических качеств одно из звеньев социальной - человеческой цепочки. Всё взаимосвязано.
А так я теперь тебя понял и вполне себе даже. Но таки не увлекайся отвлечённо биологией как общего мерила для человека. Она объясняет только одну из сторон проблемы, да весьма весомую, но не всеопределяющую. Человек прямосоциальное творение природы.
Всё расписал более чем, более чем.
-
frezer - Супер Юзер
- Сообщения: 1146
- Зарегистрирован: Пн май 21, 2007 12:57 pm
- Откуда: Дмитров
Сообщений: 11
• Страница 1 из 1
Вернуться в Свободное общение - Флейм
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1