Дмитровский Форум V2

[UAZtank]

Уазтанк! Ставьте моноспектакль.

Про монописуально слышал, квадратный трехчлен раскладывал, а то как?

[UAZtank]

Ужин пролетел, как дрищ через кишечник. Жаренную с опарышами сельдь скормил Сралю – у сослуживцев ее он чуть ли не изо рта рвал. На гарнир было что-то серое, клейкое, с легким шкворчанием выливающееся из ложки. Чего это такое, я так и не разобрал. В компоте плавали трупики высохших вместе с сухофруктами мух…
По чьему-то сучьему хотению перед сном дедушки загнали нас на плац строевой маяться. Ходим под окнами казармы, колонной по двое. Командует Демазов, рядом трутся двое старых, в таких же, как у нас комках. Стоечки до ушей, толстенные подшивы белеют вокруг шей. Это складские - спецназ тыла.
Счет Демазова резкий, с паузами: в паузах стоим, подняв ноги параллельно земле, «носочки тянем»:
- Раз! – дробным грохотом от стен отражается эхо, строй стоит, балансируя вытянутыми ногами. – Два! – тот же хрен, только уже другой ногой. – Носочки тянем! Тянем, я сказал! Сраль, хлебало подобрать, живот втянуть, носок тянуть! Тебе очков мало, урод?
А потом маршировали под обычный счёт. Топтали асфальт плаца, отрабатывая повороты и бег на месте. Старым это быстро надоело. Демазов, подозвав меня к себе, распорядился:
- Будешь вместо меня командовать. Ставлю задачу: отработка четкого выполнения строевых эволюций. И смотри, чтобы не расслаблялись, за залеты спрос с тебя.
И вот, под наблюдением Демазова гоняю строй своих товарищей. Есть команда старшего по званию – выполняю призыв свой. Нехорошо, конечно, но Бог не выдаст – свинья не съест. А с призывом своим как-нибудь разберусь. Если повезет, конечно.
Демазов, убедившись, что дело ладится, свинтил под конвоем складских. Всё, я властитель душ солдатских, что скажу, то они и сделают. Если, конечно, на хер не пошлют. Непосредственного надзора нет, но сверху, из казармы меня контролируют: кто – не вижу, лишь мелькают вихрастые макушки чьи-то голов.
Долго так строй гоняю, голос даже в хрип пошел. Сослуживцы замотались - шипят, нет, не шипят даже, во весь голос требуют отдыха. В противном случае грозятся покарать:
- Ночью тёмную устроим! Дай отдохнуть, пока не вломили!
- Ты это им скажи, - и тычу пальцем вверх на соглядатаев.
А им все похуй. Ропот все громче – быть беде, но пришел кривой в хлам Махно и всех погнал в роту. Гусиным шагом с песней строевой...

[UAZtank]

Сидим небольшой толпой в бытовке, болтаем о доме, подшиваясь.
- Я у себя каждый день на лошадях катался, - хвастается сидящий рядом худосочный Макс, родом из-под Тулы.
- Это как?
- Я до армии коногонил на конюшне, лошадей выезжал перед запряжкой. У меня в бригаде было двадцать кобыл и один мерин-производитель, - со значением говорит Максим и обводит всех горделивым взором.
Парни слушают, раскрыв рты. А я решил его подколоть:
- Вот ты, говоришь, на конюшне вкалывал. А в твоей бригаде молодые девки были?
- А как же!
- Красивые?
- Спрашиваешь! – от накативших воспоминаний у Макса заблестели глазки.
- И ты их того… Крыл, как кобыл твой мерин-производитель? - специально акцентирую внимание на последней фразе.
- А как же! Да я всех в бригаде переёб! - Максимка петушится, хвастливо выпячивая тощую грудь, - И в деревне тоже! Штабелями баб укладывал. Чтоб вы знали: ко мне не только наши, деревенские, из соседних сёл тёлки на проводы припёрлись. Я тогда так нажрался, что не помню нихрена, как в военкомат попал!
- Ага, ты баб трахал так же, как твой мерин-производитель кобыл сношал. Только вот, - вздыхаю притворно, - незадача-то: мерин это конь без хуя...
И тут до парней дошло:
- Кастрат, гы-гы! Допизделся, чувак: как мерин девок ёб! Гы-гы! Макс, ты - мерин! Мерин, бля!
И с тех пор стал Максимка Мерином …
Немногие в роте нарекались столь оригинальным способом. Прозвища, в основном, рождались из фамилий, давались иногда за внешность. Редко - за характер. Пашка видновский за темный лик прозван был Цыганом. Баранов Женька стал Бараном. Овсянников – Овсом. Мальков Иван из-за габаритов стал Большим. А вот Сраль прозвался так за свою неуёмную задницу…
Перед отбоем, вместо вечерней поверки, дедушки проводят очередную вечернюю перекличку. Мы, то есть духи, стоим отдельной кучкой по фронту строя. Черпаки гоношатся сзади, дедушек и дембелей с нами нет. Впереди лениво прохаживается дежурный по роте и по рапортичке зачитывает фамилии. Каждый громко кричит: «Я!» - на что дежурный радостно гогочет: «Головка от хуя!» Дедушки молчат, за них черпаки голос подают, типа: «Дедушка российской армии присутствует в отсутствии». А мы, духи, учимся, запоминаем, всасываем.

[ЛЕНИВЕЦ-БАРИБАЛ]

думаю НЕ один я жду продолжения!!!!

[Ил-2]

думаю НЕ один я жду продолжения!!!!

Конечно, ждём продолжения. А то получается прям как у Гоголя с его вторым, кажется, томом "Мёртвых душ". Там сожгли, здесь "потёрли".

[бобрик]

разве можно тратить время на чтение такой херни?

[Ил-2]

разве можно тратить время на чтение такой херни?

Бобрик, ну ведь тебя никто не осуждает за то, что тебе не нравится. Другое дело. что твой негатив несколько зашкаливает за рамки корректности.

[бобрик]

фу, какое нехорошее слово - "корректность"

[ЛЕНИВЕЦ-БАРИБАЛ]

разве можно тратить время на чтение такой херни?

не читайте!!!!
и не заходите в эту ветку!!!
иль это самоистязание

[Некий чел]

Привет, Ромашка!

[Некий чел]

Опаньки, а где же Рома?
Опять потерли? Успел и здесь наследить.

[Ксантипа]

Даа, опять нет....

[Swonk]

По просьбе трудящихся и от имени Танка (в том смысле что не моё творчество) выкладываю продолжение:

После отбоя мы, то есть опять духи, дружно смотрим телевизор, а все остальные смотрят на нас. Шеренгой - каждый в трусах и майке - находимся в полуприсяде, вытянув руки перед собой. В руках табуретка. И не деревянная – дедовская, - а самая что ни наесть духовская – тяжеленный металлический каркас из прямоугольного профиля, обшитый по седалищному месту березовыми планками. А на табуретку стоймя ставится обычная солдатская подушка. Это и есть распространенная духовская «забава» – «смотреть телевизор». Сама табуретка, оттягивая выпрямленные руки, через несколько минут заставляет мышцы дрожать в нечеловеческом напряжении, а добавленная сверху, в общем-то, не очень тяжелая подушка значительно сокращает этот процесс. Минуты кажутся часами. Если уронил подушку с начавшего ходить ходуном табурета – получаешь причитающееся за залет: лося, в душу, пинок в голень или просто по ушам. А потом снова сажают «смотреть телевизор». И так - до бесконечности, пока дедушкам не надоест…
Мне повезло: не дав сеанс довести до печального результата, меня выцепили в гальюн. Там меня ждали – Вахмитров и бухой ушастый, который обожает гонять нас на зарядку без последнего. Прозвище ушатого – Залупа: залупаться очень любит, гад. По духанке его – с балдой бритого в ноль черепа и с торчащими по бокам локаторами ушей – старые частенько шпыняли, со смехом вопрошая: «Нахуя Залупе уши?» А теперь, постарев, отыгрывается на нас, молодых, за всё говно своего первого года службы. Попав к нему под нетрезвую руку, со здоровьем можно попрощаться: эта скотина, заставив истязуемого приседать, любит «звездеть» - бить по спине пряжкой ремня, тренируясь в постановке пятиконечных звездатых синяков. А Вахмистров, на днях соплю получив ефрейторскую, хочет быстрее теперь сержантскую лычку. Рвет жопу, авторитет у старых зарабатывает, сука, в сержанты метит. С их молчаливого одобрения и при их непосредственном участии лезет по нашим - духовским - головам на вершину неуставного Олимпа. До меня доходили слухи, что Вахмистров – для моего призыва являясь черпаком, а не дедом - ночами в гальюне по одному моих однопризывников поколачивает. Действует по принципу: разделяй, мордуй и властвуй. Вот, видимо, и до меня дошла очередь. Лучше бы я «телевизор смотрел»…
Началось все путем обычным:
- Год отлетаешь – дедом станешь!
Со ссылкой на дембель свой послал я их лесом и прямиком на хер. За что и поплатился, в очередной раз корчась на полу от прямого с ноги под дых. Сапогами били недолго, но сильно.
На казарме духи сушили крокодилов. Меня телевизор хотели смотреть посадить, но, едва поднял табуретку, как левое подреберье пронзила адская боль: ни вздохнуть, ни пёрнуть – видно повредили ребро. Очухался сидящим на полу. Сквозь красную пелену, перед глазами колготится водоворот испуганных дедовских рыл. От греха подальше отправили меня в койку, где, едва добравшись до подушки, провалился в черный омут беспокойного сна.

[Swonk]

Хозработы

Дембеля командуют,
Деды и шакалье.
Мы на них положим
«Любовное копье».


Солдатам в мирное время всё равно куда идти и что делать. В армии важен не результат, а сам процесс. Бойцы могут копать, а лучше всего могут – не копать. Командир отдает приказ, и каким бы идиотским приказ бы не был, во что бы то ни стало обеспечивает его выполнение. И многократным, изо дня в день, повторением рефлексы закрепляются на подсознательном уровне. Тогда голова, не осмысляя абсурда вводных, отключается, а тело действует само по заложенной в спинной мозг программе. Так командный состав готовит солдат к преодолению стресса и ломке собственного страха, закладывает в мозг психические основы беспрекословного повиновения в бою.
Старослужащие, как дети копируют поведение взрослых, подражают офицерам в подчинении себе младших по сроку службы. Вскрывая сознание молодых солдат, отделяют духовно их друг от друга и царят в коллективе одиночек безраздельно. Истина стара, как мир: расчленяй и властвуй. Психопаталогоанатомы, блин…
Подъем прошел как обычно: молодежь ломанулась на зарядку, старичье осталось досыпать в казарме. По утреннему холодку бежать легко, ноющая бочина, украшенная скрытой под майкой впечатляющей зловеще-багровой гематомой, не дает дышать полной грудью. А потом рутинная, заправка коек, приборка расположения, туалет и личная гигиена в холодной воде – идет вторая неделя ремонта теплотрассы.

[Swonk]

Сегодня у нас день особый - сборный наряд по столовой. Духи проходят занятия по пожарной подготовке, и в объединенных вместе первой и третьей ротах образовалась нехватка личного состава, а они сегодня стоят по столовой. Командование части разрешило ребус просто: собирают в этот день залетчиков по ротам и направляют их в столовую на помощь бойцам из первой и третьей рот. Наряд по столовой - мой персональный наряд до конца службы, хожу в него и в очередь, и без. Единственное утешение – охрана тумбочки идёт лесом. И, если едальником не щелкать, в столовке от пуза пожрать можно.
Я с Пашкой из Видного – за смуглый цвет лица и волнистые темные волосы его прозвали Цыганом – после утренней зарядки ныкнулись в сушилке, забившись в кандей под висящие бушлаты. Компактно свернувшись на разостланной шинели, так со стороны нас не видать, дружно замкнули на массу, ожидая построения на развод.
- Рота, строится! – громкая команда срывает бойцов с насиженных мест.
Пол затрясся от грохота множества ног, тонко задребезжали стекла в резонирующем воздухе.
Стоим на взлетке. Перед строем, как тень отца Гамлета, маячит усатый майор, буравит нас из-под козырька водянистыми глазами, обдавая тонким ароматом хорошего первача:
- Плотники и умельцы по дереву есть?
Физически ощущаю, как у сослуживцев под кепками зашевелились шестеренки персональных арифмометров, прокручивая вводную. Ага, думаю, в столовой придется вкалывать под пинки и понукание ненавистных старых. Весь день в поте лица буду пахать за себя и за них. А тут с нами целый майор руками водить будет. Мое счетно-аналитическое устройство, не тратя время на логические вычисления, решило: пойду, и никаких гвоздей!
- Я! – выхожу из строя, рядом шагнули ещё двое – Бойко и Пашка-Цыган; остальных добровольцев майор назначил сам.
- Бойцы! – окатив волной первосортного первача, майор перед нами молодцевато выкатил тощий живот. – Бегом на завтрак, оттуда бегом в парк. Десять минут на всё. Выполняйте. Бегом – а-арш!
С топотом срываемся с места и, дробно грохоча кирзачами, скатываемся с лесенки. Внизу к нам неторопливо присоединились «добровольцы» дедушки, и мы дружным стадом проследовали в столовую.

[Swonk]

Года три тому назад, когда я ещё студентом был, приезжал по духанке в увольнение к нам в деревню однокашник младшего брата. Вместе с ним учился в одном ВУЗе, но не осилил, и после первого курса пошёл отдавать долг Родине. Служил в тридцати километрах от Москвы – в Трудовой. Меня поразило, как он жадно тогда ел. Огородив тарелку рукой, вооруженной огромной ложкой, метал ею харч в ненасытную прорву рта, смачно чавкал, давился, глотал не жуя, рефлексируя, что еду отнимут. А другую руку, раскрыв ладонь, будто поднос, с лежащим на ней чёрным хлебом, держал на отлёте, отведя в сторону. Старые их, похоже, забирали хлеб во время трапезы, без помех сгребая куски у духов с протянутых рук.
Да, в начале девяностых с шамовкой было не очень. На гражданке выручал огород с приусадебным наделом, да лес с мясным зверьём. А на крайних рубежах необъятной страны солдаты с голода пухли. И мёрли, бывало, в дальних гарнизонах. Там, где закон – тайга, прокурор – медведь. Голодное было время, едрить его в качель.
Сейчас с едой попроще. В нашей части законное трёхразовое питание: разнообразные крупчатки, супы, бывает сложносочинённое хлёбово, вроде горохово-картофельного пюре. Вот только не припомню, чтобы ели мы овсяную кашу. Так что поговорка: «Солдат за два года съедает столько овса, что ему стыдно смотреть в глаза лошади» - не в наш адрес.
Нам очень часто дают кирзу, ячневую кашу, раскисшую в воде до состояния грязно-белой слизи. Что там добавлено помимо ячменной сечки – науке неизвестно, но запахи из тарелок соперничает с ароматами выгребной ямы. Однако голод не тётка, рубаем кирзу так, что за ушами трещит. А на десерт каждому положено по два кусочка синевато-белого рафинада. И по жёлтому кругляшу сливочного масла. Положено-то, положено, но старослужащими на нас положено: духовскую пайку они забирают себе на пропитание.
Ротные хохмачи, из старых, пока за столами никого нет, навалив кашу с горкой, резким броском виртуозно прилепляют тарелку к потолку над обеденным столом. И громко ржут, когда отвисевшаяся тарелка валится тебе на голову: второпях рассаживаясь по местам, её, притаившуюся между балок, не замечаешь. По клейкости с кирзой соперничает разве только переварившийся в воде рис…
У столовой толпятся пришедшие на кормежку. Вперед гонят бачковых. После небольшого препирательства с помдежем, со ссылкой на приказ майора, под недовольных гул остальной толпы, нашу группу добровольцев также запускают вперед, засадив за отдельный, уже обсаженный бачками и посудой стол. Следом за нами, вмиг озверев и снеся заставу на входе, голодные бойцы горной лавиной ломятся за столы. Какие-то дедушки, из чужих, вне очереди лезут вперед, к еде. Один из них, паскудно ухмыляясь, сливает в проход жир из мисок с мясной поджаркой. Сапоги бегущих и скользкий пол контакта не находят. Тела мощными бросками валятся на пол, снося наземь миски и бачки с едой. Какой-то бедолага, сковырнув головой чайник с киселем, плашмя въехал в выплеснувшуюся из него тягуче-липкую жижу. Хохот, многоголосый вой и матерная ругань виснут в воздухе.
Дежурным по столовой стоит Воробей: кряжист, увенчан сверху квадратной головой с ковшеобразным подбородком. На широких погонах без просветов по три огромных звезды ярко сияют в ряд. Статей генеральских, от генерал-полковника его можно отличить лишь по ширине лампасов. Опытный прапор, дока в жестоких армейских делах. Крут на расправу, как и положено старшине комендантского взвода. Его появление моментально наводит уставную тишь да гладь в бурлящей клоаке столовой.
Быстро вычислив виновников свалки, Воробей выводит их вон. Дедушки, вместо завтрака, отправились на оздоровительную трехкилометровую пробежку от Воробья, вставшего враскоряку на старте, и до окончания завтрака.
Такими же забегами Воробей обожает награждать старослужащих, застуканных им на отъеме у молодых и так не очень обильного рациона. Вразумляет зарвавшихся он коварным и от этого весьма действенным способом: дождавшись конца приема пищи, хитрый прапор вылавливает отожравшихся за чужой счет и, построив организованной колонной, выводит их на излюбленный прямой маршрут от КПП до забора строительного института. И бегает старичье там кругами, екая набитыми желудками, пока не изблюет наземь преступно нажратую сытость. По свежеобрыганным обочинам, как по часам, можно определить дни дежурств Воробья по столовой.

[ЛЕНИВЕЦ-БАРИБАЛ]

Swonk респект и уважуха...

[Swonk]

А я чё? Я ничё. Я только перепосты делаю.

[Swonk]

Не через десять минут - через час - мы трясемся в крытом кузове расхлябанного зилка. Под монотонный пердёж секущего глушака зилок резво катит на юг по МКАДУ - вдоль Лосиного острова в какой-то док. Я знаю, что док это место, где докуют корабли. Но в Москве доков нет: для ремонта подводной части на местных судостроительных заводах пароходы вытягиваются на слипы. Какого рожна мы там забыли?
- Слушай, - легонько толкаю в бок Бойко – моего соседа, - док это что и где?
Тот, рисуясь знаниями, поясняет:
- ДОК это дерево-обделочный комбинат, ехать уже недалеко осталось.
Ну и ладненько - думаю - поможем в ДОКе деревья обделывать. Мы с братом, в далёком дошкольном возрасте, очень любили тем же заниматься. Где-нибудь на краю деревни или в прогоне залезали на развилку в вершине огромного дерева и, выставив задницу от ствола подальше, обделывали с верхотуры внизу стоящие заросли и тех, кому посчастливилось в это время внизу проходить…
А Бойко, тихонько поясняет:
- Стружку в цехе будем убирать. Или, как в прошлый раз, таскать доски. Не ссы, в обед, когда старые съебутся за бухлом, в мусорке со стружкой на массу можно давануть.
О, где же ты, благословенное место, где днем возможно покемарить? Заочно я уже люблю тебя!

[Swonk]

Добрались, действительно, быстро. Попка на КПП, потрещав с сидящим в кабине майором, запустил автомобиль на территорию. Машина загромыхала по выщербленному асфальту, петляя в лабиринтах фабричных улиц. Ангары, сараи и сарайчики, внутризаводские проезды и тупички, длинные, барачного типа кирпичные постройки производственных корпусов, увенчанные бочками циклонов, лупоглазые стекольные переплеты цеховых строений, нарядно-щербатая штукатурка контор ностальгическими воспоминаниями накатили на подсознание: в школьные каникулы я трудился на очень похожих внешне заводах - экскаваторном и МЖБК. А сам комбинат, обнесенный неприметным бетонным забором, скромно примостился невдалеке от железнодорожных путей на окраине промзоны.
По приезду майора как хуем сдуло: командование на себя приняли старослужащие. По распоряжению местного мастера ватажку нашу бросили на зачистку делового склада. Дедушки, как им и положено, разлеглись на штабелях, а мы кантовали доски и таскали круглые деревяшки от стены и до обеда. А в обеденный перерыв, когда работяги из цехов потянулись в столовую, мастер погнал нашу команду в цеха разгребать от станков пахучую смолистую стружку и холмы желтоватых влажных опилок.
Старички, не сговариваясь, синхронно дернули за бухлом. Наша биндюжная бригада для приличия немного поковырялась с зачисткой цеха и, забравшись под предводительством черпаков в контейнер с истекающей живицей янтарной куделью стружки, под жаркими лучами солнца дружно замкнула на массу. Я тоже сначала сунулся туда вместе со всеми, но перепачкав руки о смолу, представил для одежки последствия такого отдыха: в холодной воде хозяйственным мылом форму не отстирать. Решив, что овчинка выделки не стоит, побрел по территории в поисках тенистой нычки.

[Swonk]

Пока бродил, нужда припёрла. Завернув у забора за угол в тыл двухэтажного строения, пустил струю в нишу полуподвального оконца. И тут у меня случились видения: снизу, через шум звонко разбивающейся о бетон струи, заревело. Заревело низким, нечеловеческим голосом, с нерусским акцентом, и полезла из окна харя зверя небритого, зверя кавказского:
- Эй, билят, не ссы мне нахер!
Дернувшись с перепугу, пустил струю на зверя, и тот с воплем: «Шайтан, билят!» - сунулся взад в окошко. Мгновенно закончив черное дело, руки в ноги – и рванул оттуда, пока обоссаной не вылез ко мне из логова. Удалившись на безопасное расстояние, снизил темп и неспешным прогулочным шагом отправился на дальнейшие поиски земли обетованной.
Иду и чую – едой пахнет. Пахнет аппетитно печевым ароматным. Держа нос по ветру, пошёл на запах и – о, чёрт! – выбрался к фасаду того самого двухэтажного строения. А жрать-то хоцца! По ступенькам спустился вниз, в полуподвал. А там, за застекленной дверью оказался цех по производству пиццы, и по разливу газированной воды с таким говорящим названием «Серино». Люди нерусские везде там: женщины в цветных одеждах вокруг разливочного агрегата суетятся, ходят небритые мужчины, все, как один, похожие на того, что ненароком давеча обоссал. Возле стола с распластанными блинами пиццы несколько человек её дегустировали. Постучал, у подошедшего спросил пожрать. То ответил, чтоб подождал: народ, типа, отобедает, а остатки он мне отдаст – всё равно выбрасывать. И добавил, что, если захочу еще, то могу купить спокойно, за пять тысяч маленькую, большую - за червонец.
И вот, минут через дцать, в руках моих теплые еще секторные кусочки итальянского сырного лакомства. С колбасой и овощами, темными глазками маслин обсаженные. И главное – остатков много, в руках не помещаются, так и норовят спикировать на пол.
Сижу в тенечке, на приступке, и неспешно поедаю дарённую богами манну небесную. На гражданке пицца шла за деликатес: красную икру, засоленную из купленной на рынке рыбы, чаще ел. А тут такое богатство и в одну харю. Отобедав, несъеденное парням оставил, и прикорнул тут же вздремнуть. Лежу, балдею. Сон не идет, на душе легко и свободно: работа нетяжелая, обильное питание и сон-тренаж на свежем отдыхе – чем не курорт? Почаще надо впредь напрашивать на хозработы: ротные наряды и заботы – на хер!

[Swonk]

Работяги потянулись в цеха: пора и мне легализоваться. Собрав остатки пиццы в бумажную упаковку, двинулся к своим. И сразу же попал в движуху.
Вернувшись с алкопоя, дедушки духов потеряли - за групповой побег весь спрос с них, шкуру спустят лоскутьями на губе. Да натолкают за питейный залет полную жопу огурцов: перегарный духан влёт забивает вонь столярной химки, волнами раскатываясь в стоялом знойном воздухе. Но все окончилось для старых благополучно: обнаружив бойцов в контейнере, выстроили их – мутных еще со сна - и давай за залет кулаками дрючить. Чтобы в следующий раз неповадно было. А меня, припозднившегося, да ещё с едой в руках, дернул к себе на разборки старший арбайт-команды, незлой, но очень злоебучий дед по имени Эльхан. Из азиатов. Фамилии его, как и большинства ротных дедушек, еще пока не знаю. В роте его Дырчиком зовут за пагубное пристрастие к азиатскому рэпу: везде и всюду тарахтит себе под нос, как маленький поршневой моторчик - дыр-тыр-дыр-тыр-дыр. Держу перед ним, попердывающим губами, ответ:
- Пошел поссать, и пекарню обнаружил. Они там это, - протягиваю пиццу на картонке, - на пол уронили. Хотели выбросить, а я сказал, что пацанам возьму, - и поведал, за сколько они смогут добавки купить; рассказать-то рассказал, только цену объявил вдвое против предложенной производителем – все равно за едой меня пошлют, так как кроме меня из молодых никто не знает, куда идти, а дедам за жрачкой бегать не положено.
- На пол, говоришь? – Дырчик покрутил кусок перед глазами, принюхался и, обмахнув его лоснящимся рукавом, сунул в рот.
К нам, бросив истязать молодежь, подтянулись остальные дедушки – Абдул и Серый. Вмиг расхватав съестное – каждый по шмату в руку.
- Ну, ты это, душара, извини, не досталось тебе, - развел руками Серый и чуть не разорвал рот, запихивая пиццу; вот шакалы, сожрали все, не оставив положенной дольки добытчику.
Посовещавшись, старые наскребли денег по карманам, а недостающее вытрясли из так и стоящей строем молодежи, и сунули мне в руку:.
- Ну чё, чмырь, встал? Шевели булками, сука, - ебашь за жачкой! – косоглазый Абдул – кривоногий абрек с круглой, бритой головой и маленьким, змеиным ртом, полным гнилых зубов - громко срыгнул, замахнувшись.
- Без рук, брат, - Дырчик перехватил Абдула и повернулся ко мне, - Мухой лети за хавчиком!

[ЛЕНИВЕЦ-БАРИБАЛ]

чёт давно продолжения не было.....

[Swonk]

чёт давно продолжения не было.....

У Ромки, видимо, энтузиазм пропал...

[Ил-2]

чёт давно продолжения не было.....

У Ромки, видимо, энтузиазм пропал...

Ничего страшного. Булгаков своё самое известное творение лет эдак 12 или 14, кажется. писал.