chocoladka » Вт июл 26, 2005 17:02 pm
Это мой первый рассказ. он длинный, поэтому необязательно его читать сразу весь. можно по частям, когда у вас есть время.
I
- Молодой человек, в шестой раз вам уже говорю, здесь нельзя курить.
Он машинально затушил сигарету. Так же машинально пробормотал что-то похожее на «Извините».
Медсестра смотрела на его волнистые темные волосы, большие, а от трех бессонных ночей казавшиеся просто огромными, карие глаза, на постоянно дергающуюся правую скулу, на его нос с горбинкой, без которой почему-то невозможно было бы представить настолько красивого лица, на обветренные, но все равно достаточно яркие губы.
- Вы бы поели чего. Не хотите здесь – через дорогу есть кафе.
Большие блестящие глаза непонимающе устремились на медсестру, но в тот же миг
опять стали разглядывать одну и ту же точку на отвратительно-белом кафеле.
-Надо… - тихо, будто уже самой себе, сказала женщина. Уже третий день она видит этого высокого, статного молодого человека. Его красивое лицо, на котором горе поставило свою безобразную печать, заставляло сердце сжиматься.
Хлопнула дверь. Молодой человек подбежал к ней, теребя в руках какой-то изорванный клочок бумаги. Он и сам уже не помнил, что это, но почему-то упорно не хотел бросить его в урну.
-Без изменений, - сказал доктор, хлопнувший секунду назад дверью, еще даже не услышавший вопрос, но прочитавший его в болезненно больших глазах.
«Без изменений» означало «хуже уже не будет». Эти слова стучали по вискам, падали куда-то внутрь и рассыпались страшным приговором.
II
Она уже десять минут сидела на кожаном диване. Было видно, что еще несколько дней назад все её существо представляло какое-то бесконечное движение, желание все успеть, желание быть счастливой и делать счастливыми всех на свете. Длинные волосы, не уложенные и запутавшиеся, но здоровые и красивые, обрамляли лицо, падали на плечи, талию, грудь. Какие-то совсем детские губы постоянно шевелились, почему-то не считая возможным принять свое обычное спокойное положение. На коже местами светились блестки, видимо, оставшиеся после какой-то вечеринки. Одежда была настолько проста, что было видно, что девушка оделась так, будто желая освободить себя от бесконечных модных туалетов и гонки за статусом «стильная штучка».
Девушка смотрела на молодого человека. Она вообще любила наблюдать за людьми. Но только не сегодня. Только не теперь и не здесь. Однако большие глаза, наполненные отчаянием, не могли не заставить смотреть на себя. Девушке жутко хотелось узнать их тайну. Помочь. Да, Господи, забрать себе эту бесконечную печаль, лишь бы не видеть их страдающими. Наверно, глупо, но она уже определила для себя, что жить без этих глаз она не сможет. Это её первая любовь. Несомненно. Она так ждала этого чувства, но.. как же не во время, как не к стати оно пришло.
Молодой человек ЕЁ еще даже не заметил. И уж тем более не понял, что вот уже 10 минут, как любим.
ОНА пересела на диван напротив, прямо рядом с юношей. Но почему-то её обычное «не угостите сигареткой?» или «привет, Миш! Ой, извините, ошиблась» даже и в голову не могло прийти. Это не парень с дискотеки. Это её ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ. Надо как-то познакомиться. Но как заставить посмотреть огромные глаза не на кафель, а на себя, она не могла придумать. ДА и вообще, первый раз в своей жизни, она просто не могла думать.
«Опять кому-то в палату везут эти отвратительные таблетки», - промелькнуло в голове у девушки, и она, не в силах сдержать приступ аллергии, чихнула. И покраснела. Она почему-то всегда стеснялась чихать.
-Как вы меня напугали, - сказал молодой человек хриплым голосом.
- Извините, пожалуйста, эти лекарства… - начала ОНА оправдываться, все больше краснея, и даже не понимая, ЧТО сейчас произошло. ОН заговорил с ней! Сам! Он смотрит на неё! «Какое же это счастье, что у меня аллергия», - думала теперь девушка.
- вы кого-то ждете? – ОНА почему-то вдруг испугалась, что молодой человек ждет невесту, сейчас она выйдет из кабинета, и они вместе уйдут, а ОНА его больше никогда не увидит.
- Я? Нет,… то есть да… жду… давно уже… очень…
Глаза опять стали разглядывать этот белоснежный кафель, но не выдержали и
минуты. ОНИ снова устремились на девушку.
- Как вас зовут?
- Станция…. То есть Констанция. Меня просто так называют.
- Зачем Констанция? То есть я хотел сказать, что очень необычное имя в наше время. Красивое. Констанция…А я Стас.
III
Девочка лет пяти прошла по коридору. Села на диван. Худенькая, чумазая, с растрепанными волосами, с коленками, густо намазанными зеленкой, обрамляющей ссадины, в каких-то больших сандалях и клетчатой ситцевой юбке.
-Ты что такая чумазая? ТЫ потерялась? – подошла к ней Станция, не переносившая вида несчастных детей.
Девочка испугалась, вся вжалась в спинку дивана и не знала, что ответить.
- У нее мать здесь уже пятый день. Лежит без сознания. А у ней вот нет кроме матери-то никого больше. Вот она здесь и живет. И у палаты ее спит. У двери. Каждую ночь ее дохтора на диван переносят. А глядь – она опять на полу у двери свернулась и сопит себе. – вяло и сухо проговорила пожилая неповоротливая уборщица, проходившая мимо со шваброй. Моющая этот уродливый белый кафель…
- Бедная…, - у Станции комок в горле стоял. Она была жутко жалостливая натура – Ты ела? А зовут тебя как?
- Лиза… - прошептала девочка.
Констанция поцеловала её в щеку. Девочка вздрогнула, и её дикие перепуганные глазенки вмиг стали какими-то доверчивыми-доверчивыми и…ласковыми.
- давай руку!
Констанция отвела Лизу в туалет, умыла этого чумазика, причесала, даже нашла
заколку у себя в сумочке и прикрепила девочке к волосам.
Лиза вспоминала маму, как еще неделю назад та купала её, приговаривая
«Лизонька – красавица, Лизонька всем нравится!». Эта незнакомая девушка была похожа на добрую фею, которая заботится о детях, оставшихся без присмотра.
- Ну вот, какая куколка! Просто загляденье! – как можно веселее сказала «фея», приподнимая девочку, чтоб та могла посмотреть на себя в зеркало. – Кстати, я Станция.
Держась за руки, они подошли к Стасу.
-Ты еще не уходишь?
- я? Нет,…я еще буду тут…долго…не знаю сколько….
- Это Лиза! Она посидит рядом с тобой и никуда не уйдет, дождетесь меня.
Правда ведь, Лиза? А я сейчас вернусь.
Лиза подвинулась к Стасу и стала болтать ногами. Она смотрела на него и точно знала, что он – хороший, его можно и нужно слушаться, ему можно и нужно верить – ему верит «фея», это ясно.
Стас посмотрел на девочку. Он видел её и вчера, и позавчера. Просто не обращал внимания на неё. ДА он вообще почти ни на что не обращал внимания за эти три дня. Он не помнил время, лиц, имен, он не помнил ничего, кроме боли, ужасной душевной боли. Сейчас он смотрел на Лизу, не понимая, что же в ней изменилось. Или это просто так кажется… Просто он что-то напутал…
- почему ты здесь?
Лиза рассказала, как пять дней назад мама испекла пирог, как они его ели, и Лиза испачкалась в черничный крем, А мама рассмеялась, и Лиза испачкалась, уже намеренно, еще больше, чтоб маме было смешно. А потом зазвонил телефон, мама взяла трубку. Говорила мало и странным глухим голосом. Вернулась на кухню, потеряла сознание.
Лиза очень громко кричала, просила маму не спать, просила, чтоб мама пошла спать в комнату, плакала… На шум пришли соседи, вызвали скорую… А теперь мама спит вон в той комнате, куда Лизу не пускают, но она всегда рядом и знает, что мама это чувствует. А сейчас мама прислала фею, и та теперь ее не бросит. А фея – это Констанция.
Стас думал, как тяжело этой маленькой девочке, а он, взрослый парень, думающий только о своем горе, даже не обращал на нее внимания. Стас думал, почему не подошел к ней, не позаботился о ней. Стас думал, какая необыкновенная девушка, эта Станция….
- Сидите? Молодцы! – вся румяная и с прерывающимся дыханием от быстрой
ходьбы, Станция достала из пакеты горячие пирожки, сок и бананы. – Так…это тебе…это тебе…. Ешьте давайте, пока не остыло… и не спорить.
Лиза спорить и не собиралась. Она резво стала уплетать пирожки, почти не жуя их.
А Стас почему-то просто не мог возразить этой девушке. Впервые за эти три дня он снова вспомнил, что помимо этих белых стен, этого глянцевого кафеля и кожаного дивана, есть еще жизнь.
Станция с ногами забралась на кушетку рядом со Стасом и стала есть пирожок, отщипывая от него маленькие кусочки и кладя их в рот. Странная манера есть, за которую её всегда ругали.
-Сколько тебе лет? – молодой человек уже давно хотел это спросить у нее, но не решался.
- Семнадцать.
- А мне аж 24 стукнуло. Совсем старый. – В больших глазах на мгновение сверкнула слабая улыбка.
- Девушка, ваши результаты обследования – сказала, обращаясь к Станции,
подошедшая медсестра.
- спасибо! – девушка вскочила с места, откинула волосы назад, взяла лист, нетерпеливо пробежалась по нему глазами, с трудом разбирая хитрый медицинский почерк, и села. Медленно. Глухо.
IV
На старинном дубовом столе грузными неровными стопками лежали бумаги. Ценные и неценные и совсем чистые белые листы.
Еще не было 6-ти утра. Туман стелился по улицам и затекал в окна. За столом сидел мужчина лет 50-ти. Его рабочий день уже начался. Нет, он еще не был в офисе, да никто бы и не проверил, пришел он или нет, он сам вот уже 11 лет мог проверять это – он был владельцем собственной фирмы. Он проверял бухгалтерские отчеты в своем домашнем кабинете с 5-ти утра.
Домработница тоже начала свой рабочий день. Она вообще с диким остервенением бросалась на каждую пылинку, как на врага. А сегодня она вообще не смогла уснуть. Ждала, когда разойдутся гости и она, словно в атаку, кинется убирать последствия вчерашнего праздника – дня рождения сына хозяина. Парню 24 исполнилось. Говорят, отец ему поистине царский подарок сделал. Только вот не удалось расслышать, какой именно. Да и самого сына уже после часу ночи никому из гостей найти не удалось. Ушел куда-то дальше праздновать, видно не сильно по душе ему общество папиных коллег и их жен и подружек. До сих пор домой не пришел.
Мужчина попросил кофе. Голова ну совсем не хотела соображать. В дверь кабинета постучали.
- Ну неужели кофе варится 15 минут? – укорил он домработницу.
- Это я, папа, - в комнату вошел высокий молодой человек с большими глазами.
- А…явился…, мужчина придал своему голосу как можно больше важности и строгости, хотя прекрасно понимал, что сегодня это делать совсем необязательно. Все-таки день рождения только один раз в году.
- Папа, ты только не волнуйся…я…я, папа…все проиграл….
Под словом «все» молодой человек подразумевал 30% акций кампании «ЛоИндастриал», подаренные ему отцом вчера. Наверно, было выпито слишком много, и «тормоза отказали». В «Голденпэласе» он не был ровно год, как раз с прошлого дня рождения. Ночью он играл, не думая о том, что будет утром, и что вообще это утро будет. Но оно наступило, словно катастрофа.
Отец сразу же понял значение этого невыносимого слова «Все».
«Ло Индастриал» - юридическая фирма, которой он отдал 25 лет своей жизни: 14 лет на создание и 11 на развитие и завоевание достойного места среди вездесущих конкурентов, помогла заработать ему не просто много денег, а столько, о скольких он и мечтать не мог, но она же и помогла ему заработать столько же болезней.
Только что сын сообщил ему, что треть кампании, которая создавалась по большей части ради него – вообще ради будущих детей, часть кампании, которая лишила его здоровья, да что там здоровья, она лишила его жены – ее застрелили конкуренты, когда она выходила из подъезда, пытаясь таким образом заставить предпринимателя ослабить свое влияние на рынке юридических услуг, треть этой кампании принадлежит отныне неизвестно кому.
-Как.. слово обрывком вылетело из уст мужчины и мурашками пробежалось по коже сына. Больше не было сказано ничего. Мужчина с красивой, благородной сединой, потерял сознание.
В его сознании мелькали сначала бешеное гудение сирены скорой помощи, затем грохот каталки по белому кафелю, затем неестественно яркий свет, а потом…ничего. Картинка оборвалась.
Что означало слово «как»? было ли оно началом вопроса «Как ты мог»? или же началом фразы «Как больно»? Или началом монолога на тему «Как глупо..». Врятли теперь возможно будет узнать об этом…
V
Станция пришла на следующее утро в больницу веселая, с розовой помадой на губах и пахнущая новым цветочным ароматом. Она как бы хотела всем своим видом, своим присутствием выгнать печаль и этих белых стен, смахнуть ее с этого белого кафеля.
Лиза еще спала, свернувшись клубочком на диване рядом со Стасом.
- Привет! Ты хоть спал! Ой, - осеклась Станция и стала говорить тише, чтобы не разбудить девочку. – Я вам завтрак принесла. Любишь творог? Любишь – не любишь, а есть придется. Большим мальчикам и маленьким девочкам кальций нужен! И вот еще мед с грецкими орехами для гемоглобина…или еще для чего,…но в общем надо тоже. И сок яблочный… а и вот еще кофе в термосе. Давай-ка быстренько кушать.
- Ты всегда так много говоришь? – Стас с трудом дослушал ее до конца. Ему больше всего хотелось тишины.
- Нет, только когда волнуюсь, - Станция сказала это так, будто произносила фразу «А я все равно буду говорить, а ты меня слушать и отвлекаться от своих тяжелых мыслей».
- Я не голоден.
- Тогда я буду тебя с ложечки кормить.
Станция села рядом со Стасом и, действительно, достала ложку и тарелку с творогом.
- Давай, открой ротик.
- Этого еще не хватало, - молодой человек отшатнулся от нее так, будто его собирались накормить ядом.
- Не брыкайся!
Станция встала так, будто весила столько же, сколько бабочка, села на корточки напротив Стаса и стала смотреть ему в глаза, как бы пытаясь понять, боится он ее или просто она ему безразлична. Стас отвел глаза.
- Ну ты чего? Так нельзя
- Ночью отцу стало хуже, - голос дрожал так, будто трава на ветру.
- Ну тем, что ты не ешь, ты ему не поможешь
- Ты черствая. А я еще хотел в тебя влюбиться! – Стас почему-то думал, что если человек-оптимист, то он обязательно бессердечный. А он вчера хотел влюбиться в станцию! Хотел! Можно подумать, что влюбляются по собственному желанию… бред какой. Он влюбился. Просто считал, что сейчас это совсем уж не вовремя и гнал это чувство от себя изо всех сил.
- Ну и не надо. Я разве заставляю? - девушка капризно надула губки, совсем не понимая значения обращенной к ней фразы, а просто отвечая на «непонятные предъявы» - как она обычно выражается.
Станция оставила бумажный пакет с едой на диване и пошла на назначенные ей процедуры. Медсестра, провожавшая ее до палаты, радостно улыбнулась ей, и с невыносимой жалостью посмотрела ей вслед, когда Станция уже зашла в палату…
Лиза проснулась, Стас пожелал ей доброго утра и протянул завтрак. Лиза побежала умываться, а потом побежала к палате, где лежала её мама. Легла на пол и посмотрела в щелку между полом и дверью. Кроме ножек железной кровати видно ничего не было.
- Мамочка, я здесь, с тобой. Ты спишь? У меня друзья новые! Я вас потом познакомлю! Я пойду покушаю и опять приду, ладно? А ты ела?
Кроме пиканья аппарата, показывающего пульс, никто не ответил…
VI
Станция, как ошпаренная, выбежала из процедурного кабинета – до нее дошел смысл фразы «А я еще хотел в тебя влюбиться».
Стас спал на диване. Станция резко затормозила, чтобы стук каблуков о кафель не разбудил его. Она подошла на цыпочках и села рядом, гладя юношу по волосам. Стас проснулся. Впервые они посмотрели друг другу в глаза так, как это делают только влюбленные. Они поняли друг друга. Они все поняли. Теперь у них появилась куча тем для обсуждений. Теперь они не могли не говорить. Они болтали до вечера. Он ничего не говорили друг другу о чувствах – они и так все знали.
Лиза, снова уснувшая на полу перед маминой палатой, была перенесена на диван и теперь мирно, как только дети умеют, сопела, будто никогда и не видела всех этих больничных ужасов.
-Нет, мне больше нравятся фонтанчики-шутихи. говорила Станция.
Они со Стасом спорили о том, какой фонтан в Петергофе оригинальнее. Даже не заметили. Как к ним подошел доктор – мужчина с большими руками и странным взглядом. Он протянул Стасу часы. Часы Отца. Молчание. В висках только тиканье часов. Остальные звуки умерли. Станция боялась шевельнуться. Она все поняла. Она боялась. Она не знала, что сейчас будет с ее любимым человеком. Она не представляла, но на каком-то инстинктивном уровне понимала, как это – потерять отца. Своего она, правда, никогда не знала, ровно, как и мать. Станция жила с тетей, пока та не вышла замуж за иностранца и не уехала заграницу. Правда она каждый месяц присылала племяннице деньги, чтобы та могла жить и здесь, не приезжая к тете и не нарушая ее семейной идиллии.
Стас молча встал и пошел к палате отца. Доктор поспешил преградить ему дорогу: «Туда нельзя… вам…туда не нужно заходить…»
Стас так никогда и не узнает, что значила фраза, начавшаяся словом «Как...»…
VII
- Нет, рис не нужно солить.
- Да нет, Станция, его вообще с сахаром делают.
- Ну Стас, он пресный должен быть! Вообще без всяких там приправ. И изюм потом добавить. В уже сваренный рис. Не мешай. Я сама сделаю.
Прошло семь дней, как умер отец Стаса. Готовили кутью.
Лиза в соседней комнате – столовой – расставляла тарелки на стол. Станция только позавчера смогла уговорить ее чуть-чуть пожить у Стаса. Сама она у него жила уже неделю.
- Я в больницу. Рис сейчас постынет – насыпь в него изюм – крикнула Станция уже из коридора и поехала на процедуры.
VIII
Люди уже суетились по всей квартире. Дамы в черных платьях, в черных шляпах, черных перчатках…Мужчины в черных костюмах. Стасу хотелось плакать так же, как ему хотелось плакать шесть лет назад, когда не стало мамы…
Станция, только что вернувшаяся из больницы, вошла в столовую и жестом позвала Стаса. Они вышли в коридор. Станция молчала. Большие глаза с испугом смотрели на нее. 50 минут назад умерла мама Лизы.
IX
Лиза прыгала по земле с камешка на камешек, пытаясь найти тот, из-за которого её бы окатило водой из фонтана.
- Я же говорила, что «шутихи» интересней всего, - довольно говорила Станция Стасу, глядя на резвящуюся девочку, даже не представлявшую в этот момент, что вот уже как 3 недели она сирота.
Стас и Станция решили пока ей об этом не говорить. И неделю назад приехали вместе с ней в Петербург, чтобы девочка отвлеклась от этой ужасной больничной жизни, вообще от всего этого кошмара, в котором жила последний месяц.
Стас вчера сделал предложение Станции. Она ничего не ответила. Ни да, ни нет, ни « я должна подумать». Каждое утро она ездила на процедуры в местную больницу.
-Когда у тебя эти процедуры закончатся. Ты же уже замучилась с ними? - Стас, действительно переживал.
- где-то через месяц… если верить моему диагнозу,- сказала Станция помолчав.
Пап, пойдем купим мороженое, - Лиза уже привыкла так называть Стаса, который уже вел судебный процесс, чтобы ее удочерить, ведь у Лизы есть опекуны… Но он был абсолютно уверен в адвокатах «ЛоИндастриал», владельцем которой стал после смерти отца…
Через месяц Станция умерла.
Есть только два мнения: мое и неправильное.