Наше светлое завтра
"А в конце дороги той -
Плаха с топорами".
Владимир Высоцкий
Колонна из грузовиков подъехала к зданию Центризбиркома. Командир открыл дверь кабины и скомандовал:
- Приехали, выгружайтесь!
Из кузовов на землю, подталкиваемые охранниками, посыпались арестованные. Одновременно с этим к колонне подкатила машина с подъёмником, которую обычно используют для ремонта фонарей городского освещения.
Когда задержанные были выстроены, командир, сплюнув и поправив на плече ремень «калашникова», скомандовал:
- Значит так, задача такая – очистить улицу от этих вот «украшений»!
И он указал пальцем на фонари.
На каждом из них вдоль улицы болтались трупы повешенных.
- Этак мы и за день не управимся, - заметил кто-то в строю.
- Ничего, - хмыкнул командир. – Управитесь. Дело простое: двое в люльке поднимаются к фонарю, там срезают верёвку, покойничек шмякается вниз. Нам его сохранность без надобности. Остальные пакуют тело и грузят в машину. И поаккуратнее, они тут давно болтаются, всякой дрянью можно заразиться. Так что рот с носом повязкой закройте, да на руки перчатки оденьте! Петров, выдай инвентарь!
Один из охранников бросил перед арестованными кучу перчаток. Рабочая группа экипировалась и под наблюдением конвоя приступила к делу.
Первым в ряду оказался глава ЦИКа Чуров. Опознать его можно было только по характерной бороде. Труп долго провисел, да и перед смертью руководителю Центризбиркома пришлось несладко – били его долго и с наслаждением.
Собственно, неясно было, повесили его живым или уже мёртвым. Остальных его коллег живыми под свист и улюлюкание тащили по улице, затаскивали в люльку подъёмника и вешали под овации толпы.
У бунтовщиков не было навыка в искусстве казни, оттого несчастные страшно мучились в агонии, что вызывало у толпы невероятный восторг.
Командир группы охраны, курил, стоя у машины, следя за тем, как арестанты управляются с телами. Работа спорилась, правда, трупы, мешком падающие на землю, теряли и без того не самый товарный вид, однако кого это сейчас волновало.
Этих несчастных родным передавать уже не будут. Даже Чурова. Отсюда машины сразу пойдут в крематорий, который сейчас работает непрерывно – чего-чего, а трупов сейчас в избытке. Там составят акт, если найдут документы, или запишут как неизвестных – вот и всё прощание.
Впрочем, это значительно лучше, чем судьба многих из тех, кто погиб за последние две недели в Москве. Те тела, что валяются на окраинах, где до сих пор кипят страсти, останутся без погребения ещё долго. Пока, наконец, всё не устаканится, и хоть какая-нибудь власть не установится относительно крепко.
Этот район, где сейчас работала группа очистки, стал относительно спокоен лишь по одной причине – грабить стало решительно нечего. Ещё в первые дни мародёры вынесли всё, что только можно и двинулись дальше. Страсти, бушевавшие в центре, перекинулись на другие районы, а здесь образовался некий вакуум, который, наконец, удалось заполнить объединёнными силами нескольких военных частей, введённых в город, и ополченцев.
Впрочем, даже они контролировали этот район весьма условно. Защитить военные могли разве что себя да прибившихся к ним гражданских. Командиры частей и рады бы были выполнять чьи-то указания, однако таковых не имелось. Военный комендант города, оставшийся за старшего после бегства правительства и президента в Питер, превратил свою резиденцию в крепость, и отдавал оттуда весьма смутные и путаные команды, всё время заявляя, что ждёт распоряжений из Петербурга. А распоряжений не было.
В итоге командиры частей действовали по наитию, ожидая изменения ситуации. Вот сегодня отдали приказ очистить улицу от трупов – днём это можно было сделать относительно безопасно.
Командир группы окликнул подчинённого:
- Петров, сколько упаковали?
- 34, товарищ майор!
- Давайте поактивнее!
Да уж, никогда он не думал, что дослужится до старшего похоронной команды. Впрочем, и эти, которых они сейчас грузят, тоже не думали, что закончат свои дни именно так.
Всё, казалось, шло, как обычно. Да, народ недоволен, но он всегда недоволен. Да, на выборах было нечисто, но и к этому уже все должны были привыкнуть.
Но как-то всё совпало: и очередной конфликт на национальной почве, который перед выборами власти не сумели грамотно погасить, и новые пенсионная реформа, непопулярная в обществе, и перебои с сахаром, вызвавшие резкий рост цен сначала на него, а затем, на волне паники, и ещё на ряд продуктов…
Президент, как обычно, ездил, увещевал, обещал, но от этого все уже устали. И на этом фоне объявленные итоги выборов, рвением местных начальников получившиеся очень приятными для власти, но абсолютно оскорбительными для населения, стали последней каплей…
В первый день власти как-то не обратили внимания на то, что на улицу хлынули не записные оппозиционеры, а те, кто обычно сидит дома, и принялись, как обычно, бить и вязать…
Сначала справиться удалось, но на следующий день количество вышедших на улицы увеличилось пятикратно. Каждый шёл по своей причине. Но вместе, слившись в одну массу, они превращались в гневное море, которое вот-вот заштормит.
Власть не поняла, что происходит, и бросила в город внутренние войска. Началась бойня, количество покалеченных измерялось сотнями, камеры ломились от задержанных, а полицаи рапортовали о разгоне экстремистов.
На третий день начался бунт. Люди заполонили площади и улицы. Они уже шли не требовать, а мстить – за обиды, оскорбления, за избитых, ограбленных униженных...
Отделения, где сидели задержанные накануне, брали штурмом, освобождая арестованных.
Кто и когда первым выстрелил в толпу, неизвестно. Возможно, это был провокатор, а может, чрезмерно исполнительный дурак. Это было уже неважно.
Толпа, потерявшая убитыми и ранеными несколько человек, закипела яростью. Остановить этот вал было уже невозможно.
Опытные полицейские командиры, зелёными новичками заставшие 93-й год, побежали первыми. Умирать за власть у них не было никакого желания. Через несколько часов полиция и вовсе исчезла с улиц города.
Власти срочно вводили в столицу армию, но та не понимала, что ей делать. Разобрать в этом кипящем котле, где экстремист, а где доведённый до отчаяния добропорядочный гражданин, было невозможно.
В итоге армейские части занимали оборону у важнейших объектов, до которых могли добраться. До Центризбиркоа то ли не добрались, то ли не захотели.
В Центризбиркоме давно жили в мире иллюзий. И когда толпа подступила к их зданию, они не очень поверили, что это по их души. Только когда нескольких охранников, смелых, но неумных, растерзали прямо на входе в здание, Чуров стал отчаянно звонить президенту, прося помощи.
Он не знал, что президент к тому времени уже бежал из бунтующей Москвы.
То, что было в Центризбиркоме дальше, описывать невозможно. Вкусившая крови толпа показала на деле, что такое русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Ролики, снятые на мобильники в момент захвата ЦИКа, сайты отчаянно блокировали из-за их запредельной жестокости. Но они всё появлялись и появлялись.
Чуров пытался спрятаться в туалете, где, судя по всему, хотел сбрить бороду. Не успел. Его не замочили в сортире, однако от этого его последние минуты не стали менее ужасающими.
Кто из тех, кого сейчас снимала с фонарей группа майора, был действительно виновен, а кто попал под горячую руку, узнают потом разве что историки.
Толпе уже было всё равно. Убивали и мужчин, и женщин, убивали без пощады и жалости…
Потом людское море растеклось по Москве, наслаждаясь полной свободой, и сводя счёты друг с другом.
Обиженные нацмены принялись отстреливать коренное население, те ответили погромами…
На Рублёвке те, кто не успел убежать, держали оборону своих домов, убивая штурмующих десятками, но озверевший народ уже было не остановить. Добравшись до богатея, они расправлялись с ним так, будто именно этот конкретный человек виноват во всех преступлениях, совершённых за годы правления свергаемой власти.
Город погрузился в хаос, где ни одна сила не могла взять ситуацию под контроль. Оставалось ждать, когда люди начнут уставать от бунта, чтобы, наконец, навести хоть какой-то порядок…
А пока… Пока оставалось только держать оборону в своём районе и делать то, что было в силах его группы.
К командиру подошёл Петров:
- Товарищ майор, закончили!
Командир оглянулся. Фонари опустели, мрачный груз был размещён по машинам.
- По машинам, едем в Николо-Архангельский! – скомандовал он.
- А нам что, вместе с мертвяками грузиться? – поинтересовался кто-то из арестованных.
- А тебе лимузин подать? – усмехнулся майор. – Другого транспорта нет, садитесь вместе с ними, а не то с ними и ляжете!
Арестованные под дулами автоматов полезли в кабины.
- Товарищ майор, - вполголоса спросил Петров, глядя на арестованных. – А с этими потом что?
- Премию им выпишут, - хмыкнул майор. – Каждый из них за что задержан? Подозрение в мародёрстве, изнасилованиях и убийствах. Так что выгрузят тела у крематория и сами за ними в очередь встанут. В расход их, такой приказ командования.
- Так ведь суда-то не было…
- Эх, Петров, Петров, - командир покачал головой. – Ну какой сейчас здесь суд? По закону военного времени всё решается. А если кто невиновен, значит, судьба такая.
- А зачем же вы им про здоровье говорили? Чтоб не заразиться, и так далее…
- Чтобы не дергались раньше времени, - коротко ответил майор. – Всё, Петров, поехали!
И колонна грузовиков с трупами настоящими и будущими двинулась по направлению к Никола-Архангельскому крематорию…
http://petrovchik.livejournal.com/113405.html
К тому же, я говорил о провокаторах в толпе.
А переодетой в цивильное спецуры, уверяю тебя, там будет в избытке. Они и так будут под нейтрализацию этих стрелков, если они будут, заточены, так сказать. А таких вот "энтузиастов-помощников" и в самой Москве будет предостаточно. 
Так что и без моей помощи обойдутся. 
Договориться? С какой стати?? Конечно неправильно поняли, между "общаться" и "договориться" есть принципиальная разница.
